Люси Монро - Лунное притяжение

Оргазм застал ее врасплох, заставляя ее тело забиться в конвульсиях наслаждения, чувствуя, как его горячее семя разливается глубоко в ней.

После этого, они, обнявшись, растянулись на шкурах. Эти шкуры были ей намного милее, чем любая настоящая кровать, если только Талорк был на них вместе с ней.

Абигейл не могла поверить тому, как изменилось к ней отношение членов клана с тех пор, как они узнали об ее глухоте.

Ей больше не приходилось постоянно поворачиваться, стараясь увидеть лица людей. Зная, что она читает по губам, люди сами старались обращаться к ней лицом, когда говорили с ней. Никто не выказывал раздражения, когда им приходилось повторять что-то дважды, и Абигейл теперь смело могла попросить их об этом. Они старались лично рассказывать ей все новости.

Абигейл понимала, что происходящее вокруг было чем-то новым, ранее ей не доступным. И это было великолепно. Она чувствовала, на самом деле чувствовала свое значение, чувствовала, что наконец-то нашла свое место в этом мире.

Каждый день этой новой, лучшей жизни, Абигейл все больше расслаблялась. Она пробовала что-то новое, отваживаясь, путешествовать за пределы замка все дальше, навещая тех членов клана, что редко посещали крепость. Гуайэр был постоянным ее спутником, но ей очень не хватало дружбы Найэла. Нельзя сказать, что она его не видела. Вместе с невероятно любопытным Ирком, он часто сопровождал их с Гуайэром в их поездках к пастухам, и к тем, кто жил довольно далеко от замка.

Но Найэл сопровождал их в молчании, редко обращаясь к Абигейл и Гуайэру, пресекая любые проявления дружбы хмурым жестким взглядом.

Уна также вернулась к прежнему холодному и вызывающему поведению по отношению к жене лэрда. Абигейл пыталась выяснить у других женщин причину её пренебрежения к ней, но экономка отрицала какие-либо негативные чувства. Но, скрыто или явно, Уна ясно дала понять, что предпочла бы, чтобы Абигейл не вмешивалась в домашнюю работу и оставила эти обязанности ей.

Тем не менее, Абигейл отказалась уступить ей свое законное место хозяйки замка. Она была женой Талорка, и ни за что не позволит другой женщине заставить ее чувствовать себя не соответствующей этой роли. Независимо от того, какое недовольство Уна испытывает к ней, Абигейл по-прежнему будет ее госпожой и хозяйкой в замке. И точка!

Хотя у нее и не было намерения использовать своё положение госпожи над другими людьми, как это делала ее мать, но Абигейл не собиралась позволять, чтобы об нее вытирали ноги. Таким образом, каждый день она постепенно вступала в свои права, все больше забирая «командование» под свой единоличный контроль. Она установила за правило лично руководить женщинами, помогавшими Уне в приготовлении еды, уборке и стирке для Талорка и его элитных воинов.

И, продолжая свою кампанию по приведению главного зала и остального замка, в более жилой и уютный вид, Абигейл проинструктировала Уну о дальнейших изменениях и дополнениях, которые она хотела бы видеть.

Теперь возле камина стояли удобные кресла, а свежие цветы украшали столы. Длинный плед, около четырёх футов в ширину, висел, ниспадая на стене позади стола, за которым во время трапезы всегда сидели Абигейл, Талорк и его лучшие воины. На куске голубого шелка, который Абигейл привезла с собой из Англии, она вышивала чёрными нитками герб Синклеров, и собиралась пришить его прямо в центре вывешенного пледа.

Уна сопротивлялась изменениям, жалуясь другим о том, что свежие цветы лишние в главном зала, а дополнительная мебель только собирает пыль. Когда она была уверенна, что это может сойти ей с рук, то, отменяла распоряжения Абигейл другим женщинам.

Работая в уже разросшемся саду с травами, Абигейл думала, что ей с этим делать. Несмотря на то, что вдова так плохо к ней относилась, Абигейл не хотела убирать Уну с ее должности. Она не оставляла надежды, что Уна будет уважать ее, как свою госпожу, и начнет вести себя соответственно.

И Абигейл знала, что этим она очень отличалась от своей матери. За такое поведение, Сибил бы уже давно вышвырнула женщину не только из замка, но и с земли мужа. В этом не было никаких сомнений.

Абигейл иногда задавалась вопросом, а не было ли то, что она дала Уне так много свободы и была к ней снисходительна, следствием того, что она не хотела проявлять твердость, как её мать. Была ли ее мягкость полезной для клана, закладывая примеры терпимости? Или же ее нежелание принимать строгие меры ослабляло ее позиции в качестве хозяйки, и, ухудшало стабильность в клане?

Она не могла найти ответы на эти вопросы, и жалела, что нет рядом сестры, чтобы можно было посоветоваться с ней, как поступить. Так она и размышляла, когда движение, пойманное боковым зрением, привлекло ее внимание. Она повернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и замерла от потрясения.

По двору шли Талорк с Барром, а рядом с ними шел большой, черноволосый воин, одетый в сине-зелено-желтый плед. Рукой он крепко, но нежно, обнимал маленькую, по сравнению с ним, женщину, в руках которой был ребёнок.

Абигейл протерла глаза, желая убедиться, что они не обманывали ее, но то же самое чудесное видение снова предстало перед ней. Ее мозг мог бы обманывать ее, когда она думала, что слышит голос мужа, но это должно было быть реальным. Она так сильно этого хотела!

Абигейл радостно закричала, когда узнала обрамленное золотисто-каштановыми локонами лицо любимой сестры.

— Эмили!

Вскочив на ноги, она бросилась к сестре, заставляя свои юбки взметнуться вихрем вокруг ног. Эмили тоже побежала, и на ее лице было такое же выражение восторга и счастья, что и на лице Абигейл. Подбежав к Эмили, Абигейл обняла одновременно и сестру, и ее сверсток.

Поцелуй в щеку и нежные объятья сказали ей о том, что это была правда. Ее сестра на самом деле была здесь. Слезы счастья струились по их щекам, когда они, улыбаясь, смотрели друг на друга.

— Я боялась, что больше никогда тебя не увижу, — проговорила Абигейл, приглушенным от эмоций, голосом.

— А я знала, что Господь не может быть таким жестоким, но я никогда не думала, что он выберет Талорка Синклера как того, кто вернет тебя мне.

Абигейл нервно бросила взгляд на мужа, чтобы посмотреть, как он отреагирует на слова сестры. Хотя они и достигли некоторого восстановления отношений, и их занятия любовью были страстными, как никогда, он не признал открыто её любви, хотя она каждую ночь говорила ему о ней, и, по крайней мере, один раз в течение дня. Это не радовало, не говоря уж о том, что сам он ни разу не ответил ей признанием в любви в ответ.

Они никогда не обсуждали то, что она хотела использовать его, чтобы добраться до сестры, но знание этого стояло невидимой стеной между ними. Невидимой, но все равно ощутимой.