Кейт Тирнан - Вечная жизнь

Второй машине повезло гораздо меньше. Гонясь за Бозом, ее водитель рисковал всем. Он отлично знал дорогу, видимо, много раз ездил по ней раньше. Но даже он не ездил по ней регулярно, на сотнях разных машин, на протяжении последних пятидесяти лет. Его занесло на том же повороте, заднее колесо оторвалось от дороги... и машина перевернулась. Рухнула вниз со скалы.

Я видела ужас в глазах ребят, их руки, скрюченные, словно когти, их разинутые в крике рты. Переворачиваясь, машина падала вниз со скалы, подскакивая при каждом ударе. Во время очередного переворота она ударилась о камень и вспыхнула, горящее топливо огненными реками хлынуло из пробитого бензобака.

Далеко наверху, на дороге, Боз остановил машину. Все четверо моих друзей свесились с края скалы, разглядывая горящую машину. Девушки прижимали ладони к губам, в их глазах светился адреналин. Боз и Инки тоже выглядели потрясенными, однако нервно посмеивались.

Только что они убили этих парней. Боз, Инки, Кейт и Сесили убили этих мальчиков — прикончили ради забавы. По сравнению с этим парализованный таксист казался школьным розыгрышем. Даже во сне я почувствовала тошнотворный холод в желудке.

Инки повернулся к Бозу и сказал:

— Нужно найти Насти. — Я не слышала слов, но их смысл был мне абсолютно понятен. — Ты понимаешь? Она будет жалеть, что пропустила такое!

Мысль о том, что я когда-то была той самой Насти, которая могла бы пожалеть, что пропустила это, была омерзительна до тошноты.

— Правильно, Инки, — поддержала Сесили. — Довольно! Давайте ее найдем.

Боз кивнул, не сводя глаз с утеса. Лицо его было мрачно. Потом он поднял голову и посмотрел прямо мне в глаза, как будто мог меня увидеть.

— Да, — сказал он. — Пришло время ее разыскать.

Задыхаясь, я села на постели и зажгла свет. Я была одна в своей комнате. Я была в Уэст Лоуинге. Даже если это было очередное видение, из него следовало, что они до сих пор не знают, где я.

Но я узнала эти горы, эту извилистую дорогу.

Боз, Инки и девушки были в Калифорнии.

Они прилетели в Америку.

Я чувствовала плохо скрытое нетерпение Солиса. Что, само собой, только ухудшало дело. Я попробовала еще раз. Попыталась очистить разум, выбросить из головы все мысли. Достичь абсолютного, сосредоточенного спокойствия столь же естественного для моей прежней жизни, как крылья и способность летать. Почувствовав готовность, я снова посмотрела на большую плоскую миску с водой. Вдох — выдох, вдох — выдох.

— Что такое вода? — голос Солиса был так тих, что я едва его расслышала.

Вспомнив, что он мне говорил, я старательно повторила:

— Вода это жизнь и смерть, свет и тьма, твердое и мягкое. Вода — это прошлое, настоящее и будущее. Жидкая, твердая и газообразная. Мягкая, как дождь, и ужасная в своей мощи. Она всезнающа и хранит самые глубокие тайны, — я сделала несколько вдохов и выдохов, пытаясь как можно меньше шевелиться. — Вода, открой мне свои тайны.

Я подождала. Это была моя третья попытка. Гадание на воде считается более простым способом, чем другие, но тоже требует навыка. И я должна была им овладеть. Поэтому продолжала всматриваться.

Я ждала, глядя на спокойную поверхность воды. Но сколько ни смотрела, видела только одно: воду. Мокрую миску с мокрой водой. Я стояла на коленях, у меня замерзли ноги и клонило в сон. И еще я проголодалась. Я понимала, что мое сознание нисколько не очистилось, а мысли не успокоились. И я не могла забыть о том, что на свете существует слишком много такого, чего я совершенно не хотела видеть. Черт, Солис меня убьет.

Внезапно я вытаращила глаза. Мерцающие образы стали проступать в миске, словно отражения в зеркале.

— Ой, там картинки в воде, — прошептала я, не шевеля губами. Солис ничего не сказал.

Я продолжала смотреть, полностью сосредоточившись на магии. Образ всколыхнулся и принял очертания — мои. Это была я, счастливая, с незнакомым ребенком на руках. Я выглядела неестественно нормальной, как самый обычный человек. Образ затуманился и начал таять, а потом появилась другая картинка. Я с шумом втянула в себя воздух, потом затаила дыхание: это был пожар в замке. На какую-то долю секунды я увидела мертвое тело — девочка лежала на холодном каменном полу, ее темные глаза были открыты, но ничего не видели, светлые волосы промокли от крови. Я видела огромное пустое место между ее головой и шеей, и темное озеро крови, медленно расползавшееся вокруг.

« Нет, нет, нет!» — кричало все во мне. Потом время вновь ускоренно перемоталось вперед, и я вновь очутилась в той ужасной ночи, когда моя мать разбудила нас и собрала в отцовском кабинете.

Мы слышали, как захватчики пытаются пробить ворота стенобитным тараном. Мы чувствовали запах дыма, заполнившего внутренний двор замка, где мародеры предавали огню дома наших слуг, хозяйственные постройки и конюшни. Рев перепуганных животных смешивался с криками мужчин.

Моя мать держала в руке амулет и пела. Я никогда раньше не слышала эту песню. Вообще я всегда любила, когда мама поет. Она пела в день весеннего равноденствия, приветствуя будущее плодородие земли. Она пела во время солнцестояния, восхваляя вечный круговорот года. Она пела над нашими крестьянами, когда они болели, были ранены или не могли родить ребенка. Но эта песня была совсем другой — в ней чувствовалась струя тьмы, похожая на пульсирующую связующую нить, и эта струя постоянно росла и расширялась. Тьма была вокруг нас. Мы, пятеро детей, во все глаза смотрели на маму. Сигмундур и Тинна выглядели мрачными и торжественными, но нисколько не испуганными. А мы, трое младших, стояли, разинув рты.

Главные ворота замка были пробиты. Едкий дым начал просачиваться сквозь узкие бойницы, в носах у нас защипало. Голос матери стал грозным и страшным, огромным, темным и могущественным. Свет в комнате померк, нам сделалось трудно дышать, мы уже не могли разглядеть ничего, кроме лица матери, вдруг ставшего белым, пугающим, почти незнакомым.

Захватчики начали выламывать дверь в кабинет. Эта дверь была двухдюймовой толщины с замком из кованного железа. Запиравший дверь брус был толщиной в три дюйма.

На миг мать прервала пение и посмотрела на моего старшего брата.

— Помни, Сигмундур, — сказала она голосом, совершенно непохожим на мамин. Я испугалась и заплакала, вцепившись в Эйдис, а Хаакон тоже вцепился в меня, но не заплакал, потому что был уже большим семилетним мальчиком. — Ты помнишь, что я тебе сказала?

Мой брат мрачно кивнул, положив обе руки на рукоять меча.

— Я все сделаю, мать, — ответил он.

Комната содрогнулась от удара стенобитного тарана в дверь. Тонкие стеклянные кубки посыпались с каменной полки над камином. Единственный факел в комнате бросал трепещущие отсветы на стены, бешено плясали языки огня в очаге.