Кейт Тирнан - Вечная жизнь

Захватчики всегда разрушают города — сжигают все, что горит, вырезают скот, убивают или угоняют людей. Но на месте разрушенного людского обиталища всегда остаются обугленные остовы домов, фундаменты, дымоходы. Иногда захватчики не уничтожают город полностью, и тогда люди могут снова вернуться на пепелище, чтобы заново отстроить свои дома. Правда, такое случалось нечасто. В те времена люди верили, будто по следам мародеров идут страшные тролли, поэтому предпочитали отдать свою разрушенную деревню злым духам, а самим отстроиться где-нибудь поблизости.

Но здесь — я никогда не видела ничего подобного.

Я стояла на совершенно пустом месте, а ведь совсем недавно здесь стоял высокий замок, в котором было не меньше четырнадцати комнат! В отличие от дороги, некогда ведшей в родовой замок моей семьи, здесь даже не выросли заросли, словно сама природа обходила стороной это место. Я обошла холм кругом — вся земля здесь до сих пор была черной, обугленной. Но ведь трава и кусты всегда вновь вырастают на пепелище — иногда даже лучше и гуще прежнего.

Я сняла со спины мешок и села на землю. Напрасно я сюда вернулась. Здесь не было никого, кто мог бы объяснить мне, что произошло. Втайне я надеялась отыскать какие-нибудь книги моего отца, пусть слегка опаленные огнем, но сохранившиеся под каменными обломками. Или мамины драгоценности, до которых не добрались мародеры. Но здесь не было ничего, совсем ничего. Я потерла ладонью шею под затылком.

В этом месте я прожила десять лет своей жизни, здесь у меня была настоящая семья. Мы были богаты, мой отец был могущественен. Знатные люди приезжали издалека, чтобы повидаться с ним. У нас были слуги и учителя, книги и музыкальные инструменты, лошади и небольшая повозка, запряженная козлами, для моего маленького братца.

От всего этого не осталось ни следа. У меня не было ничего. И никого.

Все закончилось в ту ночь, когда голова моего отца выпала из очага и покатилась по полу, когда моя мать заживо освежевала ворвавшегося к нам воина, а мой брат Сигмундур отрубил ему голову. Тогда я отбежала от своей старшей сестры и младшего брата, бросилась к матери и зарылась лицом в ее юбки. В памяти сохранились обрывочные образы, крики, грохот, звон. За дверью, в коридоре, были люди, много людей. Замок горел, пылали постройки во дворе. Ржали кони, блеяли овцы. Слышался детский плач — это кричали дети воинов моего отца. Несколько раз я слышала, как их крики резко обрывались.

На полу лежало освежеванное тело одного из захватчиков, превратившегося в кровоточащее мясо. А потом огромный мужчина с золотисто-рыжими волосами и размалеванным лицом с бешеным ревом закинул руку за плечо, выхватывая боевой топор. Мне показалось, будто это движение длилось целую вечность, а потом я увидела, как острое лезвие со свистом обрушилось вниз, и мой брат неуклюже отпрыгнул в сторону, но топор глубоко вошел ему в плечо, разрубив руку.

Сигмундур закричал, и тут в комнату толпой ворвались воины. Несколько человек встали на страже возле дверей, преграждая путь отцовской дружине, прорубавшейся через коридор.

Сигмундур пошатнулся и с криком перехватил меч в другую руку, но тут топор обрушился еще раз, и голова моего брата упала на пол, а за ней последовало его мягко осевшее тело.

Спрятавшись в юбках за маминой спиной, я вновь услышала ее страшную, грозную, темную и ужасную песню, и увидела, как молнии вырвались из ее рук, разя врагов в глаза, опаляя им лица. Воины с криками попадали на пол, но на место упавших тут же бросались другие.

Кто-то из них одним взмахом отрубил голову Эйдис, и она упала на пол, как скошенный полевой цветок. Несколько мгновений голова моей старшей сестры оставалась очень близко от шеи ,поэтому она продолжала моргать, и судорожно дергала руками. Но потом чей-то тяжелый башмак отшвырнул ее голову на несколько футов прочь, и через несколько минут тело Эйдис застыло, а глаза ее закрылись.

Затем настала очередь Тинны. Она никогда не любила мечи и сражения, и старалась под любым предлогом улизнуть от тренировок.

Я и сейчас вижу ее стоящей посреди комнаты — маленькую, в ночной рубашке, с лицом белым, как полотно. Меч выпал из ее руки на пол. Какой-то воин грубо схватил ее и перебросил через плечо. Когда он, перешагивая через убитых, стал пробираться к выходу, несколько воинов моего отца преградили ему дорогу. Я видела, как они вонзили мечи ему в живот, выпустив наружу кишки.

Но чей-то другой топор отрубил голову Тинне. Самый большой и самый старый из захватчиков продолжал выкрикивать приказы. Он был все еще жив, хотя кровь покрывала его с головы до ног, так что даже боевой раскраски на лице не было видно. Он говорил на каком-то другом, незнакомом мне диалекте нашего языка, однако достаточно родственном, чтобы я понимала каждое его слово.

— Убейте их всех! Никого не оставляйте в живых! Даже детей! Даже один выживший может испортить всю их магию!

Хаакон упал на колени, сжимая в маленьких кулачках свой кинжал. Огромный человек бросился к нему, и мой брат инстинктивно сделал выпад, ткнув его в голень. В следующее мгновение мой младший брат тоже был мертв.

Моя мать все еще стояла посреди комнаты высокая, грозная, излучающая силу. Я видела, как еще одна молния просвистела в воздухе и ударила огромного захватчика прямо в глаз. С громким криком он отшвырнул топор, зажимая рукой выжженную глазницу. Но когда моя мать вновь воздела руки с зажатым в них амулетом, он вдруг с неожиданной прытью выхватил свободной рукой свой меч. Я почувствовала, как тело моей матери пошатнулось от удара, а потом медленно-медленно стало оседать на пол. Судорожно вцепившись в ее юбки, я зажмурила глаза, а мать упала на меня сверху. Я с силой ударилась головой о каменный пол, искры брызнули у меня из глаз, и кровавый кошмар комнаты заволокло туманом. Тяжелое тело матери придавило меня сверху, толстая шерсть ее платья мешала дышать. Я не могла видеть, не могла пошевелиться. Никто не слышал моих сдавленных криков. Потом в нос мне ударил страшный запах горящих волос, шерсти, кожи...

Не знаю, как долго я так лежала. Наконец, наступила тишина, но я продолжала лежать, хотя уже начала задыхаться. Дым лез в нос, обжигал горло. В конце концов я поняла, что уже не могу дышать.

Робким усилием я попыталась отодвинуть тело матери, но мне пришлось изо всех сил упереться ногами, чтобы сделать это. Оно медленно откатилось от меня.

Я открыла глаза. В комнате не было ни одной живой души. Вокруг меня лежали тела моих сестер и братьев. Лицо матери, все еще прекрасное, безмятежно смотрело на меня из другого угла комнаты. В коридоре тоже было пусто. Снаружи доносились удаляющиеся крики. Замок горел, комната была объята пламенем, и жар стоял почти невыносимый.