Luide - Любовь до гроба

Разумеется, по дороге он не видел никого и ничего, и отпрянувший в тень ульвсерк остался незамеченным.

Господин Реинссон бросился к невесте, стремясь обсудить случившееся и убедить ее в своей невиновности. (К тому же дом покойного Ларгуссона был много ближе, чем его собственный.)

Выслушав его, гномка пришла в ужас, но тут же постаралась собраться и размышлять здраво. Она заявила жениху, что при таких обстоятельствах в его версию никто не поверит, и обещала помочь.

Наутро новоявленные сообщники с удивлением услышали о пожаре и краже. Если первое еще можно было объяснить случайно опрокинутым подсвечником, то последнее уже не укладывалось ни в какие рамки!

Таким образом гномы убедились, что решение не сознаваться в содеянном было весьма здравым. Кто поверил бы в отсутствие злого умысла, если одновременно совершено воровство?! В свете этого смерть господина Ларгуссона приобрела куда более зловещий оттенок…

Лишь в одном господин Реинссон ослушался своей невесты, точнее, не стал с нею советоваться. Терзаемый страхом, он решил привлечь внимание к другим подозреваемым и бросился чертить руны на воротах Чернов-парка и Эйвинда, а также весьма умело и тонко распускал туманные слухи о причастности гадалки к убийству, в чем ему невольно помогала госпожа Шорова, хотя и по другим резонам. Здравомыслящая барышня Ларгуссон впоследствии укорила жениха за недомыслие, и была совершенно права, поскольку именно его собственные действия бросили тень подозрения на почтенного гнома.

— Благодарю вас за правдивый рассказ, — слегка поклонился мировой судья, когда она замолчала. — Обещаю, что вы не пожалеете.

Гномка глубоко вздохнула и созналась:

— Я уже не жалею. Слишком тяжело все это носить в себе. Не зря ведь говорят, что исповедь облегчает душу.

— Разумеется, — подтвердил господин Рельский, оставив при себе мнение о пользе откровенности, и попросил все записать. Толку с письменного признания было мало, однако гномка вряд ли знала об этом…

Когда барышня Ларгуссон уже заканчивала, служанка доложила о приходе господина Реинссона.

Гном торопливо влетел в комнату, сияя улыбкой, но при виде мирового судьи стушевался.

— Добрый день, — произнес он растерянно.

— Действительно, добрый, — признал господин Рельский, смущая господина Реинссона пристальным недобрым взглядом. — Надеюсь, вас порадует известие, что сегодня мы наконец отыскали убийцу вашего друга.

Гном выронил букет, который сжимал в руках, видимо, напрочь позабыв, кому он предназначался. Взгляд на смертельно-бледную невесту его ничуть не успокоил.

— Я… я рад, — промямлил он, — конечно, рад…

Он замолчал, пытаясь унять волнение, и спросил уже спокойнее:

— И кто же это?

— Вы, — спокойно ответствовал мировой судья.

Господин Реинссон ошалело посмотрел на него, потом нащупал стоящий рядом стул, пододвинул к себе и грузно уселся.

— С чего вы взяли? То есть, я хочу сказать, какая несуразица… — забормотал он перепугано.

"И вот этого слизняка мы искали так долго?!" — подумал господин Рельский, испытывая гадливость к слабовольному гному. Невеста господина Реинссона была куда сильнее духом, и любовь ее, видимо, носила скорее материнских характер…

— Не стоит отпираться, — процедил мировой судья, — барышня Ларгуссон уже во всем созналась.

Гном бросил растерянный взгляд на суженую, которая молча кивнула.

По щекам совершенно раздавленного господина Реинссона покатились слезы.

— Я не хотел, не хотел… — залопотал он.

— Не нужно, — отмахнулся мировой судья. — Должен признаться, я верю, что вы убили Ларгуссона по неосторожности, поскольку никакой корысти вам в его смерти не было, скорее наоборот. Поэтому я обещал барышне, что приложу все усилия, чтобы присяжные сочли ваши действия неумышленными. Но для этого вы должны явиться с повинной.

Гном минуту молчал, пытаясь понять его слова сквозь ужас, туманящий мысли, потом истово закивал…

Госпожа Чернова испытывала странное двойственное чувство. Вернувшись домой после драматичных событий в Царин-парке и не менее драматичного рассказа Шеранна о тонкостях драконьей политики, она не находила себе места. Тревожащие новости и всполошные воспоминания не давали ей покоя. С одной стороны, молодой женщине отчаянно хотелось поскорее покончить со всем, наконец прервать тягостное ожидание. С другой, отъезд из Бивхейма был весьма тяжелым шагом. Дракон сообщил, что отъезд запланирован на ближайшие дни, хотя и не назвал точную дату. Вскорости госпоже Черновой предстояло собирать вещи и прощаться с любимым домом. Прежняя жизнь, ранее представляющаяся ей столь постылой, теперь обрела несомненную прелесть: пусть не слишком счастливая и обеспеченная, но привычная и знакомая до мельчайших деталей…

К тому же Софию беспокоило, сколь многого не знала она о возлюбленном. Слова господина Рельского о том, что она очутится в полной власти своего соблазнителя, вспоминались ей вновь и вновь, и теперь молодая женщина не могла отрицать их разумности. Впрочем, и иных доводов против этого союза было предостаточно. Взять хотя бы то, как пришибленно держалась Лея, которая, казалось бы, должна была ликовать из-за успешного достижения желаемого!

"Но я люблю его!" — упрямо подумала София, и на ее лице против воли засияла нежная улыбка. Она прижала к груди довольную таким вниманием Искорку и крепко зажмурилась, как ребенок, находящий утешение в мягком тельце куклы…

Мировой судья препроводил арестованного в полицию, проконтролировал, как гном, сбиваясь, повторил признания, и с чувством выполненного долга двинулся в Чернов-парк, а также отправил слугу с письмом к дракону.

Его нисколько не терзали угрызения совести за то, что он намеревался помочь преступнику избегнуть справедливого наказания. Гнома ждало неминуемое возмездие — убийцы после смерти попадают в царство старухи Хель, ужасной великанши, и живут в доме, стены которого сложены из змей, изрыгающих страшный яд. Впрочем, господин Рельский вовсе не был сторонником теории божественного воздаяния и полагал, что всеобщее порицание уже станет достаточной карой для господина Реинссона….

Нужно ли говорить, что София была рада его видеть и ощущала несказанное облегчение от того, что с нее сняты все подозрения? Она высказала господину Рельскому свое восхищение его предприимчивостью и настойчивостью…

Шеранн без труда отыскал заветное место, о котором толковал оборотень. Спешился, привязал жеребца и остановился, рассматривая развалины.

Глядя теперь на величественный призрак дома, он корил себя, что раньше не догадался расспросить людей обо всех подозрительных местах и методично их обшарить.