Бет Рэвис - Через вселенную

В голове вдруг всплывает, как, когда мне было восемь, мама с папой подарили мне щенка. Он заразился парвовирусом и серьезно болел. Мама тогда сказала, что ветеринару пришлось его усыпить.

— Так вы их убиваете? — шепчу я в ужасе.

— Формально, — пожимает плечами доктор.

— Формально?! — взвизгиваю я. — Они либо умирают, либо нет. Тут нет середины.

— Мы находимся в замкнутой системе, — говорит доктор. — Кораблю приходится поддерживать существование. — Он переводит взгляд со Стилы на меня. — Нам нужны удобрения.

К горлу подступает тошнота.

— Вынимайте иголки! — требую я, делая рывок к капельнице.

— Поздно. Препарат уже в ней.

Сорвав иглы с рук Стилы, я понимаю, что доктор сказал правду. С кончика иголки срывается капля крови — и больше ничего. Пакет пуст. Рука Стилы свалилась с края кровати, но она этого не замечает.

— Эми, — холодно произносит доктор. — Я рассказываю тебе это, чтобы ты поняла, как обстоят дела на борту этого корабля. Я видел, как ты расспрашиваешь Старейшину, как разговариваешь со Старшим. Ты должна знать, как опасно создавать проблемы, наступать Старейшине на мозоль. Шлюз — не единственный способ избавиться от тебя. Старейшина опасен, Эми, очень опасен, и лучше тебе в будущем держаться от него подальше.

Он вздыхает, и я впервые задаю себе вопрос, испытывает ли он к этим пациентам сочувствие, сострадание или хоть что-нибудь.

— Когда Старший привел тебя сюда, я сразу понял, что на тебя подействовал фидус. Мы со Старейшиной занимаемся его распространением по всему «Годспиду». Это наша обязанность. Но, хотя я и согласен, что фидус помогает поддерживать мирное существование, мне кажется, что он подходит не для всех, — он решительно выдерживает мой взгляд. — Если ты будешь подрывать спокойствие на корабле, Старейшина прикажет мне забрать тебя сюда, на четвертый этаж. И у тебя в вене окажется игла. И поначалу ты почувствуешь тепло, уют и радость.

Он переводит взгляд на Стилу, и я следую за ним глазами. На ее морщинистых губах застыла едва заметная улыбка.

— Сначала фидус успокоит твой разум, а потом — тело. Мышцы расслабятся, ты почувствуешь небывалое умиротворение.

Тело Стилы обмякло на подушках. Улыбка сходит с губ, но не потому, что ей грустно — просто мышцы лица уже не работают, не поднимают уголки губ.

— Тело успокоится настолько, что постепенно легким станет лень дышать, а сердцу — лень биться.

Обвожу Стилу внимательным взглядом с ног до головы. Мне кажется, что ее грудь поднимается и опадает, я слышу, как тихонько бьется ее сердце.

Но я лишь выдаю желаемое за действительное.

Дрожащими пальцами закрываю уставившиеся в пустоту глаза.

— Это не мучительная смерть, — говорит доктор, — но все же смерть. Если Старейшина посчитает тебя бесполезной — или, что еще хуже, вредной, — такой конец ожидает и тебя.

Я уже через дверь слышу, как она плачет. Прикладываю палец к сканеру, дверь открывается, и только тут до меня доходит, что я сделал — вошел в чужую комнату без разрешения. Но сейчас это неважно — важно только то, что Эми лежит на кровати и плачет так, что все тело сотрясается от рыданий.

— Что случилось? — спрашиваю я, бросаясь к ней.

Эми поднимает на меня глаза цвета расплавленного нефрита. Издав блеющий звук, бросается ко мне, обнимает за талию и зарывается головой мне в живот. Сквозь ткань туники я чувствую мокрую теплоту ее слез.

На мгновение я просто замираю. Она прильнула ко мне, и я не могу придумать, куда деть руки. До меня доносится тихое икание — или это всхлипы? — и я отдаюсь инстинкту: обнимаю ее, крепко прижимаю к себе не давая упасть.

Старейшина думает, что власть — это контроль, что быть лидером — значит заставить всех повиноваться. Сейчас, прижимая к себе Эми, я понимаю: простая истина в том, что власть — это вовсе не контроль; это сила, та сила, которую ты вливаешь в других. Лидер — не тот, кто заставляет других отдавать ему свои силы; лидер — тот, кто готов свои силы отдать другим, чтобы они сумели устоять на собственных ногах.

Вот чего я искал с того самого дня, как мне впервые сказали, что я родился управлять этим кораблем. Быть лидером для «Годспида» — не значит быть лучше всех остальных, приказывать, заставлять и манипулировать. Старейшина — не лидер. Он — тиран.

Лидеру не нужны пешки — ему нужны люди.

Эми, отстранившись, глядит мне в лицо. На бледной ее коже выступили розовые пятна, глаза красные и запавшие, от носа к верхней губе тянется блестящая дорожка. Она вытирает лицо рукой, размазывая по нему слезы и сопли.

Никогда еще она не казалась мне такой красивой.

— Что случилось? — снова спрашиваю я, садясь рядом с ней на кровать. Эми поджимает под себя ноги и опускает голову мне на грудь. Из головы вылетают и фидус, и Старейшина, и все проблемы на борту этого чертова корабля — меня внезапно пронзает первобытное желание придавить ее к кровати и прогнать поцелуями все ее горести.

— Я узнала, что делают за закрытыми дверьми на четвертом этаже, — икает Эми. — Это так ужасно.

Она рассказывает мне, а когда доходит до фидуса, я рассказываю, что узнал от Старейшины.

— Вот что со мной было, — говорит она. — Когда у меня перед глазами плыло и голова отключалась — это все наркотик. А теперь им отравили… — она давится слезами: — Стилу.

Я киваю.

Эми хватает меня за руку и сжимает отчаянно, как, наверное, ее руку сжимала Стила.

— Старший, мы обязаны что-то сделать. Это ужасно. И несправедливо. Это ведь люди, понимают это Док со Старейшиной или нет. Этот наркотик — зло. Нельзя так управлять людьми! — Ее взгляд устремляется мимо меня, и я знаю: она уже не здесь, она на четвертом этаже. — Он заставляет людей повиноваться. Управлять кораблем так, как это делают Док со Старейшиной, — просто извращение!

Часть меня, очень маленькая часть, которую я прячу так глубоко внутрь себя, что, надеюсь, Эми никогда ее не увидит, склонна считать, что не все, что делают Старейшина с Доком, неправильно. В конце концов… система работает. Десятки лет они поддерживают на корабле мир.

Но тут я вспоминаю безжизненный взгляд Эми, накачанной фидусом, а потом теперешнее тепло ее рук и прячу эту часть себя еще глубже.

— И… о, нет! — Эми снова разражается слезами. — Только что вспомнила! Мои родители на криоуровне! Я весь день там не была! Вдруг что-нибудь случилось?

Она порывается встать, но я ловлю ее за запястье, и, слабо дернувшись, она падает обратно на кровать.

— Как можно было о них забыть? — всхлипывает Эми.

Я беру ее лицо в ладони и поднимаю его так, чтобы она посмотрела мне в глаза.

— Успокойся, — говорю я самым твердым тоном, на какой меня только хватает. — Харли провел там весь день. Не беспокойся об этом сейчас. Я сменю его и останусь там на ночь.