Дылда Доминга - Ангел смерти

Оставалась только сложность с тем, что теперь Соне нельзя было поменять работу, а значит, она останется до семи месяцев на старой, до самого декретного отпуска будет ходить перед Денисом с растущим животом. Как ему это понравится? Впрочем, это уже не ее проблема. Пусть его новые Оксаны и Лены смотрят на то, чем это все может закончиться, и на его отношение — и делают выводы, если у них еще есть какие-то иллюзии в отношении этого мужчины. И пусть только посмеет ее тронуть — он не имеет права по закону увольнять беременную женщину, его засудит любой адвокат.

Маша смотрела на нее недоверчиво.

— Ты спятила, — наконец, выговорила она. — Я, конечно, понимаю, что ты недавно потеряла тетю, но это же твоя жизнь. Ты не подумала о том, что ребенок выдернет тебя из привычного ритма лет так на пять, как минимум. А дальше начнутся новые проблемы, а потом подростковые и так далее в том же духе без конца и края.

— Верно, но нас же с тобой как-то родили — и ничего, — ободряюще улыбнулась Соня.

— Вот и спроси у своей мамы, каково это ничего, — едко заметила Маша.

— Перестань, — Соня отвела глаза.

— Она до сих пор с тобой не разговаривает?

— Нет, — отозвалась Соня, нежно поглаживая живот. С тех пор, как она узнала, что у нее будет малыш, у нее появилась эта привычка.

— Может, ты все-таки взвесишь все еще раз, как следует? У этого ребенка ведь нет отца и никогда не будет.

— Вряд ли у моих детей когда-нибудь был бы отец, давай на чистоту, — произнесла Соня, глядя подруге в глаза. — Если за все эти годы я не нашла никого лучше Дениса, так может, стоит наконец понять, что никого уже и не найду.

— Ты рассуждаешь так, как будто тебе сто лет в обед, но тебе ведь только двадцать шесть! Люди и в сорок выходят замуж, прекрати ставить на себе крест. Дался тебе этот Денис, вот же послал бог урода. Встретила бы, честно, плюнула ему в его наглую морду: мало того, что жизнь тебе исковеркал, так еще и самооценку опустил ниже плинтуса.

— Да забудь ты о Денисе, — отмахнулась Соня. — Я хочу оставить этого ребенка, я не хочу его убивать, понимаешь?

— Я знаю историю твоей тети, — мягко заметила Маша, — но медицина уже давно шагнула вперед с тех пор. Аборты больше не делают такими варварскими методами, и потом на раннем сроке можно вообще все сделать безболезненно, только не надо с этим затягивать.

— Мусь, это мой выбор.

— Отлично, — Маша всплеснула руками и тяжело вздохнула. Потом долго смотрела на то, как голуби на площади за окном клюют семечки. — Ну, и как мы его назовем? — повернулась она снова к Соне, и та улыбнулась ей от души.

— Еще неизвестно, мальчик это или девочка.

— Если девочка, можно Машкой, — подмигнула подруга.

— Нет, если девочка, — серьезно произнесла Соня, — я назову ее Ирой.

— А если мальчик?

Соня задумалась, потом кивнула.

— А если мальчик, тогда Филиппом.

— Филиппом? — изумилась Маша. — А что, интересное имя, сейчас редко кого так называют. А почему Филиппом?

— Не знаю, — пожала плечами Соня, — просто нравится.

Соня не показывалась у Чу Пена с того самого раза, как он наговорил ей глупостей про исцеливший ее яд. Но с тех пор, как ушла Ира, девушка неоднократно давала себе обещание зайти к нему, хотя бы в память о тете. Ведь Ира доверяла ему, слушала его истории, верила его словам. Соне казалось правильным хотя бы сказать ему, что Иры больше нет. И потом, с тех пор как она забеременела, Соня изменила взгляд на многие вещи. Может, это были гормоны, а может, она наконец повзрослела.

Сатрый китаец махнул ей, приглашая в маленькую комнату за залом, где они раньше провели кучу времени вместе. Соня с тоской повела пальцами по низенькому столику и умостилась на подушках перед ним.

— Чай будешь? — спросил Чу Пен, доставая чайничек, и не дожидаясь ее отказа, добавил: — я заварю легкий, травяной, без чайных листьев. И Соня охотно согласилась: ей всегда нравился сам процесс чаепития с Чу Пеном, но в последнее время она стала не переносить вкуса собственно чая.

— Иры больше нет, — сказала Соня, делая маленький глоток из крохотной чашки. Чу Пен не обманул: травы пахли великолепно, не вызывая никакого отторжения в ее обостренных органах чувств.

— Да, я знаю, — кивнул Чу Пен, — она была хорошим человеком.

— Знаете, но как? — удивилась Соня.

— Девочка, — мягко произнес старик, — я вижу, когда чья-то сила растворяется навсегда, исчезает из этого мира. Это все равно что видеть яд Табрала, только проще.

— Вы снова об этом яде…

— Ты так и не вспомнила? — взглянул на нее Чу Пен, — а должна бы уже. Ты ведь снова им отравлена.

— Я недавно проходила обследование, — твердо заметила Соня, решив отгородиться мысленно от любых предсказаний старика. Она скоро будет мамой: ни к чему ей все эти мрачные россказни. Хотя то, что он каким-то образом понял, что Ира умерла, заинтриговало ее.

— Да, — кивнул Чу Пен, — вернее, не ты, а кое-что внутри тебя.

— О чем вы? — встревожилась Соня. Он понятия не имел о ребенке, и никак не мог о нем знать. Потом, врач ей сказал, что с беременностью все в порядке, и она здорова.

— Ребенок внутри тебя, — произнес старик, — он не выживет. Мне жаль, — Чу Пен налил ей и себе по новой чашечке чая.

— С чего вы взяли, что у меня вообще будет ребенок? — возмутилась Соня.

— Вижу, — просто ответил Чу Пен.

— Допустим, но зачем вы мне говорите, что он не выживет? Я ведь только решила его оставить. Этой был мой выбор: жить ему или нет. И я решила, что он будет жить, — Соня говорила поспешно, сбивчиво, начиная не на шутку нервничать.

— Не нам решать, — покачал головой Чу Пен. — Он уже принадлежит Табралу, поверь мне, и тут ничего не поделаешь.

— Какому Табралу? — едва не заорала Соня, и Чу Пен спокойно, не спеша, вновь пересказал ей старую легенду.

Каждое его слово ложилось в ее сердце будто на свое старое место, так, словно она всегда это знала. Соня слушала, и отчаяние затапливало ее все сильнее, безысходность.

— Зачем ему забирать детей? — тихо спросила она. А в голове проплывали и исчезали в бесконечности картины, которые она рисовала раньше: вот она сообщает Денису о том, что беременна, и решила оставить ребенка и надменно уходит прочь, не обращая внимания на его вопли, вот она рожает самого красивого на свете малыша, вот они с Машкой нянчатся с ним вместе, дают ему имя, Филипп.

— Он забирает тех, чье время пришло, независимо от возраста, — пожал плечами Чу Пен. — Пей чай, — он подвинул к ней маленькую чашечку, — мы все здесь всего лишь гости.

— Да, но почему другие гостят семьями, а я все время одна? — горестно возмутилась Соня, проглатывая чай вместе со слезами.

— Ты снова задаешь слишком много вопросов, — пробормотал он, разглядывая стенки своей чашки.