Хилари Дафф - Эликсир

Я понимала, что потеряю последние остатки самообладания, если посмотрю на него, но сопротивляться не могла. Я утонула в его глазах и увидела в них горе и боль, но он не лгал мне. Он говорил правду, и эта правда была еще страшнее, чем он мог описать.

— Понятия не имею, что она с тобой сделала, — я вздохнула, возвращаясь к нему в объятья, — но если только я увижу эту девушку, я убью ее.

Он не ответил. Он лишь грустно улыбнулся и погладил меня по моей щеке так, словно старался навсегда запомнить мой облик. Все похолодело во мне, когда он наклонился и поцеловал меня…

Я резко села, ничего не соображая и не понимая. Телевизор сообщал мне подробности приготовления жаркого из индейки, и реальность наконец ворвалась в мой сон. Моя кровать. Сеть пищевых товаров.

Схватив пульт, я выключила телевизор. Да, это был самый настоящий сон, хотя он и вызывал ощущение полной реальности. И этот парень, пианист — это же был человек с моих снимков! Я все еще чувствовала прикосновение его губ, и я как будто узнавала это ощущение. Какая-то часть меня изнывала от желания снова вернуться в сон, но солнечный свет, лившийся в окно, окончательно развеял надежды опять забыться.

Вместо этого я включила компьютер и оживила монитор. Да, вот он, смотрит прямо на меня. Это было то самое изображение, которое напугало меня прошлым вечером, однако сейчас я не испытывала ни капли страха. И увеличила картинку, чтобы лучше рассмотреть его глаза.

«Хотелось бы мне, чтобы ты могла видеть себя моими глазами», — сказал он мне во сне, и теперь я глубже и глубже всматривалась в эти темные магнетические глаза, как будто действительно могла увидеть там саму себя…

Пока меня не пробрал нервный хохот. Да что со мной такое? Уж не заразилась ли я от Райны? Один яркий сон — и я уже живу фантазиями.

Так, вернемся в реальность: сны — одна из возможностей для нашего мозга разобраться с проблемами, нерешенными наяву. Образ странного преследователя наверняка напугал меня, и мой мозг превратил его в любовника и поместил в обстановку бурных двадцатых, чтобы сделать менее пугающим. И это сработало: больше я уже не боялась его, и это означало, что теперь можно начать исследовать снимки более рационально.

Для начала мне предстоит исключить все паранормальное. В этом я больше похожа на маму. Папа, хотя и был ученым, любил поговорить о явлениях «за пределами человеческого разума». Больше того: он спонсировал несколько самых дичайших исследований по поиску Источника вечной молодости, или Целительных пещер, или неизвестных науке древних существ, якобы обитающих на нашей планете и готовых открыть нам тайну вечной жизни.

Правда, благодаря всем этим проектам папе удалось наткнуться на несколько действительно серьезных археологических открытий. Однако когда апологеты Нью-Эйджа принялись рассуждать в Интернете об их космическом, трансцедентальном значении для планеты, мы с мамой просто отдалились от всего этого. Мы обе знали правду: нет никакой чепухи «за пределами человеческого разума». Имея достаточно информации, можно получить вполне разумное объяснение для всего в этом мире. Изображения на моих снимках кажутся невозможными, но только потому, что я не располагаю необходимой информацией, способной объяснить их… пока.

Я чуть не подскочила на месте, услышав шаги внизу, но тут же успокоилась. Это пришла Пири. На протяжении многих лет она с успехом исполняла роль слегка рехнувшейся венгерской бабули, пичкая меня в равных пропорциях суперкалорийными народными лакомствами (штрудели и торты) и не менее «калорийными» предрассудками и суевериями (когда навещаешь младенца, непременно присядь, не то унесешь с собой его сны!). Мы с мамой в ответ на это лишь закатывали глаза, но папа с завидной всеядностью поглощал все это, записывая все поверья и сохраняя их в кабинете, чтобы включить в свой каталог для сравнения старинного и современного мифотворчества.

С того дня, как папа пропал, я старалась проводить в обществе Пири как можно меньше времени. Возможно, это покажется абсурдом, но внешне она переживала его исчезновение гораздо тяжелее, чем мы с мамой. Она горестно качала головой всякий раз, стоило ей прикоснуться к какой-то его вещи, глаза наполнялись слезами, а от тяжких вздохов содрогался весь дом. Временами это откровенное переживание горя, которое мы с мамой старались держать внутри себя, злило меня. Хотя, в основном, мне удавалось сделать вид, что я ничего не замечаю. Я просто старалась не попадаться ей на пути.

Вот и сейчас ее приход дал мне отличный повод выйти из дома. В любом случае мне требовалось отвлечься, чтобы проветрить голову. И к тому же я проголодалась. Я взглянула на часы: время близилось к обеду. Неудивительно, что я умирала от голода — ведь перед этим я проспала целую вечность!

Я вытащила телефон и позвонила Бену:

— У Далта через час?

— Заметано, — ответил он. — Доску принесешь?

— А ты готов смириться с проигрышем?

— Тащи доску!

— До встречи.

Я дала отбой и побежала в душ. Через полчаса я уже была на крыльце с доской для криббеджа в руках.

— Пока, Пири! — крикнула я через плечо. Уже сидя в машине и выруливая к воротам, я увидела, как Пири появилась на крыльце и выплеснула мне вслед чашку воды, «чтобы удача текла за мною легко, как вода».

Совсем чокнутая.

Я включила радио и во все горло подпевала ему, наслаждаясь гонкой по скоростному шоссе. Мама предлагала купить мне на мой последний день рожденья новую машину, но я наотрез отказалась расстаться со своим любимым и потрепанным «Фордом Бронко» с зелеными разводами на капоте. Я буду ездить на нем, пока он не развалится на ходу! Я купила его на свои деньги, которые копила, пока не смогла себе позволить эту антикварную красотку. Каждая сияющая прокатная машина напоминала мне от том, как же я люблю свою собственную развалюшку. Мы с ней знаем друг друга, нам хорошо вместе… Зачем мне новая тачка?

Я увидела Бена в окне в ту же минуту, как заехала на парковку. Столовая Далта — уютная забегаловка открытая 24 часа в сутки. Ее облюбовали водители-дальнобойщики, гонявшие свой фуры по трассе 1-95, а еще студенты из расположенного поблизости кампуса Коннектикутского колледжа — от учебы их очень часто пробирал голод часам этак к трем ночи. Вот и Бен узнал про эту столовку, потому что работал в колледже как адъюнкт-профессор. Он читал всего несколько лекций в семестре, но это давало ему возможность жить в кампусе и знать все места паломничества своих студентов.

Помещение столовой напоминало длинный трейлер: один ряд столиков у стены с окнами да прилавок с грилем, на котором хозяин каким-то чудом умудрялся готовить любое блюдо, обозначенное в меню. Я до сих пор уверена, что они даже спагетти шлепали на гриль перед тем, как подавать. Словом, это было лучшее заведение всех времен.