Юлия Колесникова - Первый холодный день

Там были старые кресла из бабушкиного дома, потертые столы, которые мама купила на церковной благотворительной ярмарке - что-то типа блошиного рынка два раза в год, когда все сносят не нужные вещи и выставляют на продажу. А собранные деньги тратятся на церковь. В нашем случае католическую - отец как-никак на четверть был итальянцем. Отсюда и мои темные каштановые волосы, и оливковая кожа, но не такая темная, как у него, а светлей, и красивей. Волосы мне достались от его мамы, моей бабушки Люции, которая была наполовину итальянкой, к тому же очень богобоязненной. Пока она была жива, мы никогда не пропускали воскресные службы, теперь же ходили лишь на большие праздники, и тогда когда мама в субботу не устраивала загул с Разведенными ведьмами.

А еще в той мастерской остался стоять первый родительский автомобиль - его я хорошо помнила. Там всегда валялось много моих игрушек. И вполне вероятно мой молочный зуб, который я выбила, так как отец не совсем понимал, что означает маленький ребенок в машине. Как он говорил мне, в то время еще не было детских сидений для машины, но на самом деле я-то помнила, что он просто забывал меня пристегнуть. Интересно, с Джонни он тоже такой безответственный?

Дядя Пит вскоре пришел, не совсем светясь от радости, но то, что он сделал, ему вполне нравилось.

- Я поставил тебе две цепочки на колеса. Но все равно ты должна ехать очень аккуратно. А отец уже заказал тебе шины, как раз будут на выходные, но он предупредил, что лучше бы с тобой ехал кто-то у кого есть права больше времени, чем у тебя.

- И кого он интересно имеет в виду? Маму, что ли? Можно подумать он не знает, что у меня нет старших друзей! - разозлилась я, надувая щеки. Лес, молодой парень, который не любил шума, скривился и отошел в сторону, вновь занявшись своей предыдущей работой, от которой я его оторвала.

Дядя Пит снова почесал затылок, но теперь в его зеленоватых глазах скользило смущение.

- Ну, а парня у тебя нет?

- Был, - усмехнулась я, - да всплыл. Уехал жить в другой город. А пока что нет. Предлагаешь ради такого дела найти?

- Да что ты такое говоришь. Смотри не ляпни такое матери, она меня в порошок сотрет.

Дядя Пит очень уважал маму, как я догадывалась, она ему давно нравилась, но он, как и отец, был просто механиком - им не было о чем поговорить. А вот я была бы не против иметь такого отчима. Дядя Пит меня любил, мне нравилось, как от него пахло, к тому же его бизнес здесь тоже процветал. Мама ведь любила успешных мужчин.

- Не переживай дядя Пит, я тебя не сдам, - да и вообще лучше я поеду в школу. Сегодня меня ждет наказание за опоздание.

Дядя Пит сочувственно похлопал меня по плечу, и проводил до машины. Он сам развернул мне машину, и мне не пришлось напрягаться. Зато в салоне я наконец смогла согреться. Вскоре я уже снова ехала по дороге в школу. На отрезке дороги, где жил Рэнд, меня уже никто не подстерегал, и я почти успокоилась. Машина не ехала идеально, но зато не скользила, так как раньше. Хотя тормозила машина так, что проезжала приблизительно на метр то место, где бы я хотела видеть свой бампер.

Видимо как раз закончился урок, на улице было много учеников - большинство радовалось выпавшему снегу и, конечно же, играло в снежки. Снова начал падать мелкий снег, видимо желая закончить начатую роботу. Я углядела свободное место на стоянке, но мое внимание ненадолго отвлекли снежки, которые как раз пролетали мимо моих стекол. Я даже не поняла, когда неожиданно перед машиной мелькнула человеческая фигура. Я ударила по тормозам, и хотя машина по инерции проехала еще больше метра, остановилась я как раз удачно.

Мои руки вжались в руль, и я не могла пошевелиться. Я, с ужасом смотрела на застывшую в ожидании фигуру все того же Рэнда, и его лицо словно впечаталось в мою память. К нему тут же подскочили остальные, которые не заметили то, что произошло и потащили прочь, так как прозвенел звонок. Я уже не смогла поспешить к школе, а на деревянных ногах пошла во внутрь. Но вместо урока физики, пошла к медсестре. Мне было плохо - мое сердце стучало где-то возле горла, и мне становилось от этого больно. Вообще-то я родилась с пороком сердца и, несмотря на операцию, сделанную мне удачно, которая удалила тот самый злополучный порок, назвать меня полностью здоровой было нельзя. Я не занималась в основной группе на физкультуре, и мне было противопоказано волнение как таковое. Хотя я и не была из тех, кто все время хватался за сердце - но дважды чуть не наехать на человека, это было слишком. Да еще и утренний разговор родителей.

Когда я зашла к медсестре, а я состояла у нее на учете и еще никогда не жаловалась на плохое самочувствие, она тут же уложила меня. Все впрочем, было не так уж плохо. Сердцебиение скоро пришло в норму, мне дали валерьянку, и со справкой отправили на урок. Учитель, покрутив недовольно носом, все же ни слова мне не сказал, да и стоило ли это того - я и так пропустила большую часть самостоятельной, все равно придется переписывать.

Одна из двойняшек сидела рядом со мной, и ее, конечно же, заинтересовало то, что я настолько сильно опоздала на уроки. Она тут же придвинулась ко мне, сверкая глазами, словно я скрывала от нее какую-то тайну. Я покосилась на нее и открыла тетрадь.

Это была Стелла, с короткой стрижкой и золотистыми волосами, и я не могла бы охарактеризовать ее, чем то что бы отличало ее от сестры. Кроме как того, что она неплохо пекла, и в этом году решила побыть эмо. А Элла, была в этом году рыжей, с длинными вьющимися волосами, потому что хотела стать похожей на одну из тех картин Тициана. И нас объединяло то, что нам обоим нравилась группа Emarosa и William Fitzsimmons, но не более того. Я вообще не понимала, почему дружила с ними, так как знакомых у меня хватало. Ах да, они просто жили рядом, и почти навязали мне свою дружбу, так как посчитали, что им необходимо иметь общего друга, которого они время от времени будут делить. Даже мои друзья вели себя как мои родители. Никто не принадлежал лишь мне, зато меня все делили.

Наверное, некоторое время Кевин был моим, да и то, сомневаюсь, что это продлилось бы долго, иногда он меня так напрягал, особенно тогда, когда шептал на ухо, чем бы он хотел со мной заняться. Пока он это шептал в своем уме, я доставала ножик и отрезала ему язык. Без какого либо удовольствия, но так, чтобы такие гадости он больше уже не мог никому говорить. Особенно это напрягало, когда он поступал так в компании. Его заводило это - что вот здесь сидят все, но никто даже и не догадывается, о чем он мне говорит. Бывало, он даже сопровождал слова руками, когда его рука ныряла мне под свитер, и он касался моей груди. Наверно это могло бы быть приятно, но то, что он говорил, вызывало во мне лишь одно желание - отрезать ему язык.