Лиза Смит - Тьма наступает

На мгновение Елена испугалась, что Дамон сейчас потеряет самообладание, рассвирепеет, развернется, набросится на обоих лисиц-оборотней и тем самым выдаст себя. Но, с другой стороны, его чувства к Бонни очевидно переменились с того момента, когда он спас ей жизнь в доме Кэролайн. Он явно чувствовал себя совершенно спокойно, сидя рядом с Шиничи и Мисао — откинувшись, улыбаясь и даже что-то говоря, отчего те смеялись.

И вдруг что-то внутри Елены обвалилось. Это был уже не укол беспокойства. Это был панический ужас. Никогда еще Дамон не выглядел настолько естественным, настолько в своей тарелке, настолько довольным, как здесь, вместе с Шиничи и Мисао. Ну не могли же они снова его заразить, внушала она себе. Это не могло произойти так быстро, да еще так, чтобы она, Елена, ничего не заметила.

«А ты вспомни, какой у него был несчастный вид, когда ты раскрыла ему глаза», — прошептал ее внутренний голос. Безнадежно несчастный. Несчастливо безнадежный. Он мог потянуться к возможности заразиться, как алкоголик тянется к бутылке, желая только одного — забвения. Насколько она знала Дамона, он должен был с радостью опять впустить в себя темноту.

Он не выдержал света, думала она. И теперь он может смеяться, наблюдая за тем, как пытают Бонни.

И что ей теперь остается делать? Теперь, когда Дамон перекинулся на другую сторону, когда он уже не союзник, а враг? Елена стала думать о своей текущей позиции и задрожала от злости и ненависти — да и от страха тоже.

Итак, она одна, и ей предстоит сражаться против трех врагов, которые настолько сильны, насколько вообще можно вообразить, — и их армией уродливых убийц, не знающих, что такое муки совести. Это если забыть о Кэролайн, этой злобной чирлидерше.

И тут, словно для того, чтобы подкрепить страхи насчет призрачности ее шансов, дерево, за которое она цеплялась, казалось, сбросило ее. На секунду Елена подумала, что сейчас она свалится вниз и, крутясь в воздухе и крича, грохнется на землю. Ее точки опоры, за которые она держалась руками и ногами, как будто одновременно исчезли, и она не упала только потому, что снова прильнула к шершавой темной коре, истерично хватаясь за колючие иголки.

«Ты вновь стала человеческим существом, милая девочка, — словно бы говорил ей резкий смолистый аромат. — И ты по горло полна Силой живых мертвецов и колдунов. К чему сопротивляться? Ты проиграла еще до того, как начала борьбу. Не тяни, сдавайся, и тебе будет не так больно».

Если бы это говорил ей кто-то конкретный, если бы он вдалбливал ей эти слова, они могли бы зажечь в Елене искру неповиновения — такой уж у нее был характер. Но у нее возникло ощущение, что это — всего лишь овладевшее ею чувство, аура обреченности, понимание того, что ее дело безнадежно, а оружие бесполезно; и это чувство обволокло ее мягко и непреодолимо, словно туман.

Она прислонилась пульсирующей головой к стволу дерева. Никогда еще она не ощущала себя такой слабой, такой беспомощной — да и такой одинокой — с тех пор, как проснулась, став вампиром. Она отчаянно нуждалась в Стефане. Но Стефан уже вступил в драку с этой троицей и проиграл, а значит, она, может быть, никогда больше его не увидит.

Она устало заметила, что на крыше происходило что-то новое. Дамон смотрел сверху вниз на распростертую на алтаре Бонни, и на его лице читалось недовольство. Побелевшее лицо Бонни было обращено прямо в небо, и взгляд ее был исполнен решимости — она словно бы дала себе слово, что больше не будет ни плакать, ни умолять.

— А что... эти hors d ' oeuvres [10] Закуски (фр.). всегда такие предсказуемые? — спросил Дамон с неподдельной скукой в голосе.

«Ах ты, ублюдок! Значит, ты предал своих друзей для того, чтобы поразвлечься? — подумала Елена. — Ничего, подожди». Но на самом деле она понимала, что без него не сможет осуществить даже первую часть плана — не говоря уж о том, чтобы сражаться с этими китсунэ — лисами-оборотнями.

— Ты говорил, что в Ши-но-Ши я увижу что-нибудь действительно необычное, — продолжал Дамон. — Вроде загипнотизированных девственниц, которые сами себе наносят увечья...

Елена пропустила его слова мимо ушей. Она сосредоточила всю свою энергию на бешено колотящейся боли в центре груди. Она чувствовала себя так, словно втягивает кровь изо всех, даже самых маленьких капилляров, из самых дальних уголков своего тела, и собирает ее здесь, в середине своего существа.

«Сила человеческого сознания безгранична, — подумала она. — Она так же непонятна и безгранична, как и Вселенная. А человеческая душа...»

Три самых младших одержимых стали отплясывать вокруг распятой Бонни и петь фальшивыми детскими голосками:

Раз, два, три, четыре, пять,

Пришло время умирать,

В твой противный мерзкий труп

Кинут грязью все вокруг.

«Как мило», — подумала Елена. Она снова настроилась на то, что происходило на крыше. Увиденное ее потрясло. На крыше уже была Мередит, которая двигалась, словно под водой, — в трансе. Елена пропустила, как она туда поднялась, — может, ее перенесли колдовством? Мисао стояла прямо перед Мередит и хихикала. Дамон тоже смеялся — но недоверчиво-ироническим смехом.

— Значит, я должен поверить, что, если я дам этой девушке ножницы... — говорил он, — она разрежет себе...

— Попробуй и убедись сам, — перебил его Шиничи, делая ленивый жест. Он сидел, прислонившись спиной к башенке посреди крыши, тщетно стараясь вести себя еще ленивее, чем Дамон. — Ты же видел нашу призерку, Изабель. Ты же сам принёс ее сюда — разве она попыталась сказать по дороге хоть слово?

Дамон протянул руку.

— Ножницы, — сказал он, и в его руке оказалась пара изящных маникюрных ножниц. Видимо, пока волшебный ключ Шиничи был у Дамона, магическая зона окружала его и в реальном мире. Он рассмеялся.

— Нет, нормальные ножницы. Садовые. Язык сделан из сильных мышц, а не из бумаги.

Теперь у него в руке лежал огромный секатор — явно не игрушка для детей. Он взвесил его на руке. А потом у Елены замерло сердце. Он поглядел прямо на нее, туда, где она пряталась в кроне дерева, поглядел сразу, не выискивая ее взглядом, — и подмигнул.

Елена могла сделать только одно — в ужасе посмотреть на него.

Он знал, подумала она. Все это время он знал, где я.

Вот о чем он шептал на ухо Кэролайн.

Что-то не сработало. Крылья Искупления не сработали, думала Елена, и ей казалось, что она падает куда-то вниз и будет падать вечно. Могла бы догадаться, что никакого толку не будет. Что с Дамоном ни делай, Дамон всегда останется Дамоном. А теперь он хочет, чтобы я выбирала — либо смотрю, как моих лучших подруг пытают и убивают, либо встаю перед ним и говорю, что согласна на его условия.