Лиза Смит - Тьма наступает

— Дамон, в данный момент меня надо охранять только от тебя, и ты сам это знаешь. Что ты на самом деле имеешь в виду?

Поляна... пульсировала. Так, словно она была живым существом и дышала. Елена чувствовала, как у нее под ногами — под подошвами старых, потертых походных ботинок Мередит — земля слабо шевелилась, как огромное спящее животное, — а деревья были как большое бьющееся сердце.

Сердце чего? Леса? Мертвых деревьев здесь было больше, чем живых. Кроме того, Елена достаточно хо рошознала Дамона, чтобы поручиться: он не любит ни лес ни деревья.

Именно в такие моменты Елена начинала жалеть, что у нее больше нет крыльев. Крыльев и знаний — о движениях рук, о Словах Белой Магии, о горящем изнутри белом огне, позволяющем ей не догадываться о правде, а просто знать ее либо же просто отсылать источник раздражения обратно к Стоунхенджу.

Похоже, у нее осталась только способность быть большим, чем когда-либо раньше, искушением для вампиров, и смекалка.

Пока что смекалка помогала. Если она не подаст виду, как сильно напугана, — может быть, он перестанет их пытать.

— Спасибо за заботу, Дамон. А теперь не мог бы ты на минутку оставить меня с Мэттом? Хочу проверить, дышит ли он.

Ей показалось, что за рей-бэнами на миг мелькнуло что-то красное.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — сказал Дамон. — Естественно, у тебя есть право на то, чтобы тебя утешили, особенно после такого подлого предательства. Искусственное дыхание рот в рот — вполне себе вариант.

Елене захотелось выругаться.

— Дамон, — сказала она, тщательно подбирая слова, — Стефан назначил тебя моим телохранителем, а это не называется «подло предать». Либо одно, либо другое...

— Пообещай мне, что сделаешь одну вещь, — произнес Дамон таким голосом, который заставляет ждать продолжения вроде: «Пообещай, что будешь беречь себя» или «Не делай того, чего не стал бы делать я».

Но потом наступила тишина. Пыльные вихри перестали крутиться. От запаха разогретых на солнце сосновых иголок и сосновой смолы в полумраке ее дурманило, и кружилась голова. От земли тоже исходило тепло, а сосновые иголки легли так, будто на поляне спало животное, у которого вместо шерсти были эти иглы. Елена видела, как в солнечном свете поворачиваются, блестя молочно-белым, пылинки. Она отдавала себе отчет в том, что находится не в лучшей форме. Стараясь, чтобы ее голос не дрожал, она спросила:

— Чего ты хочешь?

— Поцелуя.

Бонни было не по себе, и она не понимала, что происходит. Вокруг было темно.

— Так, — говорил голос, резкий и успокаивающий одновременно, — Похоже, тут два ушиба, одна колотая рана — надо будет сделать прививку против столбняка, и, гм, — к сожалению, мне пришлось дать твоей девушке снотворного, Джим. И еще — мне понадобится помощь, но тебе шевелиться нельзя вообще. Ляг и не открывай глаза.

Бонни открыла глаза. У нее было смутное воспоминание о том, что, кажется, она упала на свою кровать. Но при этом она была не дома — это по-прежнему был дом Сэйту, и она лежала на диване.

Как всегда, оказавшись в замешательстве или страхе, она стала искать глазами Мередит. Та как раз вернулась с кухни, держа в руках пакетик льда. Она приложила его к и без того мокрому лбу Бонни.

— Я просто упала в обморок, — объяснила Бонни то, о чем только что догадалась сама. — Ничего страшного.

— Я знаю, что ты упала в обморок. Ты довольно сильно треснулась головой об пол, — ответила Мередит, и на этот раз на ее лице все читалось ясно: там были беспокойство, любовь и облегчение. Бонни, заметила, что в глазах у нее стоят слезы. — Уф, Бонни. Я не успела тебя подхватить. На дороге стояла Изабель, а эти татами не очень-то мягкие — в общем, ты была в отключке целых полчаса. Как же я перепугалась!

— Извини, — Бонни высунула слабую руку из-под одеяла, в которое, судя по всему, была завернута, и сжала руку Мередит. Это означало: команда боевых динозаврих снова в строю.Еще это означало: спасибо.

Джим распростерся на соседнем диване. Он прикладывал пакетик льда к затылку. Лицо у него было зеленовато-белым. Он попытался сесть, но доктор Альперт — это ей принадлежал грубый и одновременно добрый голос — опять толкнула его на диван.

— С тебя пока хватит, — сказала она. — Хотя без помощи мне не обойтись. Мередит, ты поможешь мне с Изабель? Я так понимаю, что придется нелегко.

— Она ударила меня по голове лампой. Не поворачивайтесь к ней спиной, — предупредил Джим.

— Мы будем осторожны, — сказала доктор Альперт.

— А вы оба лежите здесь, — сурово добавила Мередит.

Бонни посмотрела в глаза Мередит. Да, ей очень хотелось встать и помочь им с Изабель. Но в глазах у Мередит было особое выражение, которое означало: лучше не спорить.

Едва они вышли, Бонни попыталась подняться. Но перед глазами у нее тут же запульсировало серое ничто, и это означало, что сейчас она опять потеряет сознание.

Бонни стиснула зубы и снова легла.

Довольно долго из комнаты Изабель слышался грохот и крики. Бонни услышала, как возвышается голос доктора Альперт, потом — голос Изабель, а потом — третий, но не голос Мередит, которая никогда не кричала, если без этого можно было обойтись, — он был похож на голос Изабель, только замедленный и искаженный.

Потом наступила тишина, и в комнате появились доктор Альперт и Мередит, которые несли под мышки обмякшую Изабель. Из носа Мередит текла кровь, а короткосложенные седеющие волосы доктора Альперт торчком стояли на затылке, но им удалось обмотать футболкой израненное тело Изабель. Доктор Альперт свободной рукой держала свою черную сумку.

— Легкораненые остаются на своих местах. Сейчас мы вернемся, и вам будет оказана помощь, — сказала доктор Альперт в своей жесткой манере.

Они с Мередит совершили еще один поход, чтобы взять с собой бабушку Изабель.

— Мне не нравится цвет ее лица, — коротко сказала доктор Альперт, — и стук ее сердечка. Впрочем, нам всем не повредит осмотр.

Через минуту они вернулись, чтобы отвести Джима и Бонни в фургон доктора Альперт. Небо было затянуто тучами, а красный шар солнца был уже неподалеку от горизонта.

— Хочешь, чтобы я дала тебе болеутоляющего? — спросила доктор, заметившая, что Бонни разглядывает черную сумку. Изабель была в самой дальней части фургона; сиденья там были опущены.

Мередит и Джим сели за два ряда перед ней; между ними сидела бабушка Сэйту, а Бонни, по требованию Мередит, устроилась впереди, рядом с доктором.

— Э-э-э, нет. Я в порядке, — ответила Бонни. На самом деле она задумалась о том, сумеют ли в больнице помочь Изабель с ее заражением лучше, чем помогли бы травяные компрессы миссис Флауэрс.

И хотя голова болела и раскалывалась, а на лбу уже набухала шишка размером с вареное яйцо, Бонни нехотела принимать лекарств, от которых она стала бы хуже соображать. Что-то не давало ей покоя — не то сон, не то что-то другое, что она видела, когда, по словам Мередит, была в отключке.