Полина Олехнович - Борщевик. Без пощады, без жалости

Я перелезаю на заднее сидение, бью Ярославу по щекам, она приходит в себя и плачет. Мы несемся в Питер.

Я смотрю из окна кофейни на людей в скафандрах. Они идут колонной, шагают в ногу. Военные? На плече у каждого громоздкая железяка. Бармен Саша утверждает, что это огнеметы. А позади них беззаботно порхает девушка в ярком летнем платье.

Здесь в кофейне кажется, что ты в параллельном мире: по ту сторону человеческих страстей, мировых событий и катаклизмов. Трудно представить, что где-то огромные территории захвачены борщевиком, и гибнут люди.

Нам казалось, что в каменных джунглях мегаполиса безопасно, но ненасытные мутанты готовы захватить каждый кусочек земли. В парках, скверах, садиках, на клумбах, на газонах — везде, где есть хоть сантиметр земли, настойчиво прорастают побеги борщевика. А ведь всего пару недель назад мы и представить не могли, что так все измениться. Сегодня не пришла уборщица. Я боюсь, не стала ли она жертвой новой напасти.

Звоню «работорговцу», так я и моя сменщица Ирина зовем поставщика узбекских уборщиц. Работорговец уже обрусевший узбек, он помогает своим вновь прибывшим сородичам с оформлением документов и устройством на работу, после чего ежемесячно взимает часть зарплаты. В своем роде продюсер. В наших кофейнях все уборщицы — узбечки. Русские не выдерживают даже месяц, а узбечки работают каждый день или ночь по четырнадцать часов без выходных. Потом на родине покупают квартиры. Работорговец сообщает, что нашу Лейлу задержала милиция, но он скоро ее освободит и привезет.

День набирает обороты. Моя сменщица Ирина с сегодняшнего дня в отпуске, и я осталась за главного. Под моим руководством двадцать человек персонала, включая двух ночных и одного временного дневного админов.

Говорят, что скоро грядет череда сокращений, так как посетителей становится все меньше. Люди боятся лишний раз высовываться на улицу из-за этого мутировавшего борщевик. Но многие продолжают приходить — голод, он, конечно, не тетка, хоть потоп, хоть землетрясение, а кушать хочется. Да и не только из-за желания удовлетворить животную потребность приходят, люди цепляются за свои привычки, чтобы сохранить иллюзию контроля над ситуацией. Некоторые «заедают» стресс сладким.

Когда я подсчитываю средний чек, продажи приоритетных позиций и продуктивность, подходит официантка — стажер с испуганными округлившимися глазами. Она говорит, что парень за третьим столом требует администратора. Обычно это не к добру. Оказывается, на дне чашки он обнаружил жевательную резинку. Я не верю своим глазам. Откуда она там взялась? У нас посудомоечная машина. Я еще могу понять губная помада, но жевательная резинка…! Я сожалею от лица компании (нас учили именно сожалеть, а не извиняться) и предлагаю еще один кофе бесплатно. Молодой человек охотно соглашается.

Слишком охотно. На полпути к бару меня осеняет, резко останавливаюсь и иду обратно к молодому человеку.

— Нехорошо так хулиганить, — я стараюсь говорить строго, но улыбка предательски выползает на лицо. Посетитель краснеет, хитро улыбается и идет к выходу.

— Ну что, ну что там? — подлетают заинтригованные официанты. Объясняю:

— Это такой трюк — выпиваешь кофе, плюешь жевательную резинку на дно чашки, вопишь, что она плохо помыта, и требуешь компенсацию. Утопаю в восхищенных взглядах юных работников.

— Девушка! Администратор! — неожиданно кричит парень, которого я так мастерски раскусила. Он стоит у входной двери с побледневшим лицом.

— Ну, что у Вас случилось на этот раз? — я решительно подхожу к беспокойному гостю.

— Смотрите, что у Вас случилось, — он кивает на резиновый коврик у двери. Через небольшие отверстия в нем проросли маленькие зелененькие побеги борщевика. Им хватило даже той земли, что скопилась под ковриком за полдня.

Как всегда еле живая тащусь с работы. Выхожу из метро. Очень дымно и пахнет жженой травой — последствия зачистки. Спецслужбы не справляются. Не хватает человеческих ресурсов. На месте уничтоженного борщевика почти сразу вырастает новый. Даже в сдобренной фонарями темноте на газоне чернеет причудливая мозаика молодых борщевиков. Натягиваю ватно-марлевую повязку, стараюсь держаться ближе к зданиям.

Впереди меня, метрах в двадцати, пьяный мужчина. Его мотает словно маятник. В голове проскальзывает мысль, что ходить в таком состоянии сейчас крайне опасно. И словно в подтверждение этого фонарь выхватывает из темноты довольно большое скопление борщевика прямо около сужающегося тротуара. Соцветий еще нет, только листья — лапы.

Я слежу взглядом за пьяным, перемещающимся зигзагами от одного края дороги к другому. Может догнать его, провести через опасное место? Но чтобы догнать, нужно ускорить шаг почти до бега. После пятнадцати часов работы это кажется нечеловеческим усилием. Да и что я сделаю? Возьму под ручку этого чужого пьяного грязноватого мужчину и скажу: «Дяденька, давайте я вам помогу». Обдаст зловонным перегаром, пошлет на три буквы или еще приставать начнет.

Совершая очередной вираж, ноги пьяного заплетаются, он нелепо размахивает руками, пытаясь удержать равновесие, и падает в группу метровых борщевиков. Раздается дикий нескончаемый вопль, какие-то нечеловеческие булькающие звуки и хрип.

Забыв про усталость, я бегу к месту, где мужчина упал. Подбегает еще несколько человек. Несчастный беспомощно колотит по земле руками и ногами, яростно отталкивая словно кислотой обжигающие листья, и орет. Ему не встать. Женщина рядом со мной визжит. Кто-то в ветровке протягивает руку, чтобы помочь, но тут же отдергивает, матерясь и подвывая от боли. Ядовитые соки разъели рукав куртки насквозь и сильно обожгли. Борщевик разрастается прямо на наших глазах, погребая под мясистыми листьями тело злополучного пьяницы, точнее то, что от него осталось.

До дома я почти бегу. Меня преследует какой-то навязчивый звук. Что это? Это стучат мои зубы.

Телефонная трубка накалилась. Петя битый час пытается убедить, что я ни в чем не виновата.

— Ты самая добрая, самая отзывчивая девочка, — с невероятной нежностью говорит он. Я долго не могу уснуть. Думаю о том, что в этом мире каждый заботится только о себе, и, в лучшем случае, о паре — тройке своих близких, а до остальных дела нет, даже если они погибают на глазах. Я ничем не лучше. Вспоминаю сотрудников спецслужбы в белых скафандрах. Мы живем в таких же скафандрах, под которыми медленно усыхает душа. Нужно что-то кардинально менять.

Просыпаюсь в шесть утра от шума бульдозеров. Это началась зачистка. Спецслужбы уничтожают выросшие за ночь ядовитые растения. То и дело вспыхивает огонь, рвутся ввысь клубы белого дыма, через щели в оконных рамах просачивается запах гари.