Мэгги Стивотер - Жестокие игры

Да он в любом случае хочет задеть не меня. Он кричит:

— Должен сказать, что рад за тебя, Кендрик! А что, она лучшая наездница, чем ты?

Он делает вид, будто похлопывает Корра по крупу. Я чувствую, как у меня загораются щеки. Лицо Шона не меняется, и я гадаю, почему это так. Практика, привычка? Не потому ли, что он слышал всякие гадости слишком часто, теперь у него задубела кожа и он ничего не чувствует?

Корр под Мэтгом нервно шевелится. И тянется к Принсу, тыча его носом в грудь. Принс почесывает Корру лоб и отталкивает его.

— Стой спокойно, старина, — говорит он. И, вскинув голову, смотрит на Мэтта. — Ты собираешься вообще трогаться с места? Пока прилив нас тут не застукал?

Пока он говорит, Корр снова прижимается к нему, уже более настойчиво, так, что его колокольчики опять звякают, и Принс пошатывается.

— Конечно, а как же! — бросает Мэтт.

Он подергивает один повод, чтобы привлечь внимание Корра; Корр продолжает тыкаться носом в Принса, напирая на него. Я вижу, как содрогается шкура жеребца под напичканным железом нагрудником, надетым на него.

— Ну так давай, — говорит Принс.

Нос Корра тычется в его ключицу, как нос Дав, когда я расчесываю ей гриву и она истекает нежностью. Принс прижимает ладонь к щеке Корра, а Корр дышит прямо ему в шею.

Шон внезапно прыгает с места, оставив в песке глубокие ямы там, куда упирались его пятки, и отчаянно кричит:

— Дэвид!

Принс поворачивает голову.

Корр в то же мгновение стремительно, как змея, погружает свои плоские зубы в его шею.

Мэтт Малверн повисает на поводьях; Корр встает на дыбы. Толпа с криком разбегается. Те двое мужчин, что были с Мэттом, отскакивают назад, не зная, то ли помочь Мэтту, то ли спасаться самим. Шон резко останавливается, не глядя на залитый кровью песок. Принс, лежа на спине, судорожно дергает ногами. Я не могу отвести от него глаз.

Корр снова встает на дыбы, и на этот раз Мэтт не может удержаться. Он падает на песок, откатывается в сторону, чтобы не угодить под копыта Корру, и весь покрывается кровью. Но кровь эта не его, а Принса. Глаза жеребца побелели и выкатились, он разворачивается. Он смотрит на прибой. А все смотрят на него и на Шона, но никто не трогается с места.

Когда Корр снова разворачивается на месте, я бросаюсь к Принсу. Я не знаю, насколько серьезно он ранен; крови слишком много, ничего не разобрать. Я боюсь, вдруг Корр затопчет его, но не уверена, что смогу оттащить Принса в сторону. Поэтому мне остается лишь одно: встать между Принсом и копытами и постараться скрыть переполняющий меня ужас.

Корр топчется, кружа на месте, и кричит; на этот раз его крик похож на сдавленное рыдание. Я вижу, как на его плече вздулась паутина вен.

— Корр, — говорит Шон.

Он не кричит. Он говорит настолько тихо, что кажется, его не расслышать сквозь топот копыт, и шум прибоя, и бульканье крови Принса, но красный жеребец слышит. Шон раскидывает руки и медленно приближается к Корру. На морде красного жеребца — кровь; его нижняя губа дрожит. Уши плотно прижаты к голове.

— Держись, — шепчу я Принсу.

Вблизи он не выглядит таким молодым, каким казался; теперь я различаю все морщинки, залегшие вокруг его глаз и рта. Я не знаю, слышит ли он меня. Он сжимает в кулаках песок, а его глаза, устремленные на меня… это нечто ужасное. Я не хочу прикасаться к Принсу, но все равно протягиваю руку. Когда он ощущает мое прикосновение, то сжимает мои пальцы так, что мне становится больно.

Шон, уже совсем близко к Корру, сбрасывает куртку и роняет ее на песок, потом через голову стягивает с себя рубашку. Его кожа под рубашкой — бледная, и он весь покрыт шрамами. Я до сих пор никогда не задумывалась о том, как выглядят зажившие переломы ребер. Открытые переломы. Шон тихо-тихо говорит что-то Корру. Корр дрожит, его глаза сами собой обращаются к океану.

Я вся покрыта кровью Принса. Я вообще ни разу не видела такого количества крови. Вот так погибли мои родители. Я приказываю себе не представлять этого, но приказ не действует; я так и вижу… Но каким бы пугающим ни был о видение, это, должно быть, все равно лучше, чем переживать настоящий момент, когда за меня цепляется дрожащая рука Принса.

Шон медленно приближается к Корру, продолжая непрерывно и очень тихо говорить с ним. Он уже в трех шагах от красного жеребца. В двух. В одном. Корр вскидывает голову, пятится; он скалит окровавленные зубы, он дрожит и дергается так же, как Принс. Шон скатывает свою рубашку в комок и прижимает ее к морде Корра. И выжидает несколько долгих мгновений, пока водяной жеребец не перестанет чуять другие запахи, кроме запаха Шона Кендрика, — а потом вытирает кровь с морды Корра Когда водяной конь неподвижно замирает, Шон выворачивает рубашку так, чтобы кровь очутилась внутри кома, а потом закрывает Корру ноздри и глаза.

— Дэйли, — произносит Шон.

Ноздри Корра втягивают воздух сквозь ткань, и ткань прижимается к его носу, и нос очерчивается под ней, — а потом жеребец снова выдыхает… Один из мужчин, пришедших с Мэттом, вздрагивает при звуке своего имени. Вид у него бесконечно испуганный.

Шон быстро смотрит в его сторону и, явно разочарованный тем, что увидел, ищет взглядом меня.

— Пак!..

Я не хочу отходить от Принса, пока он так крепко держится за мою руку, но вдруг осознаю, что в какой-то момент он перестал сжимать мои пальцы и это я сама держусь за него. В ужасе я отпускаю его и поднимаюсь на ноги.

Шон показывает на поводья, которые болтаются на уздечке.

— Возьми их. Возьмешь? Мне нужно…

Красный жеребец продолжает вздрагивать под маской, сооруженной Шоном. Я уже не чувствую никакого страха — как будто весь этот страх спрятался где-то глубоко-глубоко во мне. Кто-то должен ведь подержать эту лошадь… Я могу держать эту лошадь. Я вытираю о штаны окровавленную ладонь и делаю шаг вперед. Глубоко вздохнув, протягиваю руку…

Шон вкладывает в мою ладонь поводья и комок ткани, не интересуясь, готова я к этому или нет. Я слышу слабое металлическое гудение и соображаю, что это звук колокольчиков, дрожащих на уздечке и на ногах Корра. Жеребец дрожит так незаметно и непрерывно, что металлические шарики в бубенцах и колокольчиках жужжат, как кузнечики.

Шон проверяет, крепко ли я держу поводья, а потом быстро и уверенно опускается на корточки и забирается под красного жеребца. Достав из кармана нож, он проводит ладонью по передней ноге Корра.

— Я здесь, — говорит Шон, и уши Корра вздрагивают и поворачиваются, чтобы уловить его голос.

Шон ловко перерезает каждую из красных лент и злобно отшвыривает их в сторону; раздается тоненький звон. Я вздрагиваю, когда жеребец шевелится. Теперь, когда его копыта освободились от колокольчиков, он поднимает по очереди все ноги, переступая на месте. Шон резко выдыхает; он старается расстегнуть нагрудник, но Корр слишком резко двигается. Я не знаю, как обходиться со смертоносным кабилл-ушти, я умею обращаться только с Дав и потому реагирую соответственно. Коротко дергаю поводья, и жеребец вскидывает голову. Мне кажется, что теперь он дрожит не так сильно, но без звона колокольчиков разобраться трудно. Я стараюсь не думать о том, что мои ладони все еще влажные от крови Принса. И пытаюсь вспомнить, как на моих глазах Шон обращался с лошадьми.