Элис Хоффман - Третий ангел

Элли взглянула на дорожку, обегавшую «Оранжерею» вдоль кустарника. По ней шла какая-то женщина. Утром Элли позвонила в «Лайон-парк» и оставила сообщение для Мадлен. В нем она попросила сестру прийти в Кенсингтон. И обязательно надеть нарядное синее платье, сшитое к свадьбе. В конце концов, платье оказалось удачным и удивительно ей шло.

Мадлен села рядом. Помолчала, не зная, что сказать. Этот наряд смущал ее, она не была уверена, что имеет право надевать его.

— Какой замечательный открывается отсюда вид, взгляни только! — сказала старшая сестра.

Обе посмотрели на ухоженные лужайки.

Книжка, сочиненная Элли, заканчивалась очень печально — цапля-супруг был застрелен браконьерами, принявшими его за огромного ворона. И по нему носили траур обе жены одновременно — и женщина, и цапля.

— Прости меня, — прошептала младшая. Слезы потоком полились из глаз, капали прямо на платье. Мадлен ничего не могла с этим поделать, хоть прекрасно знала, что это верный способ испортить дорогую ткань. — Мне до того стыдно. Я так плохо поступала с тобой.

У входа во дворец уже стояла очередь. Над землей витал еле слышный запах травы. Элли вспомнила о розах, которые когда-то купила и принесла к этому дворцу. В день, который оказался днем первой ее встречи с Полом. До чего они были прекрасны! Потом мысли ее перенеслись к той далекой ночи, когда они вдвоем с сестрой пытались разрушить заклятие, тяготевшее над матерью. Она ведь так и не сказала тогда Мэдди, какое слово может быть паролем, убивающим страх. А это было ее имя, имя ее младшей сестры.

— Как люди умудряются справляться с такой трудной штукой, как жизнь? — произнесла она вслух. — Вот что я никак не могу понять.

— Им помогает храбрость. Ты ведь тоже храбрая, между прочим.

— Я? Не говори, пожалуйста, чепухи. Кто у нас храбрый, так это ты. Ведь это именно ты взобралась тогда на дерево и спряталась в гнезде цапли. И ты всегда так поступала — делала то, что тебе нравилось. Звонила той женщине, у которой жил папа. Я не такая. Я могла делать только то, что считала себя обязанной делать. Пока не стало слишком поздно.

— Хочешь, пойдем поглядим на платья Дианы? — предложила Мадлен. — Это поможет нам развеяться.

— Я уже все их видела. И прекрасно помню, как выглядит каждое из них. У меня, признаюсь, другой план.

И когда она предложила сестре отправиться в Париж вместе, та не нашла возражений. Поэтому они тут же заторопились в отель, Мадлен забрала свой паспорт и дорожную сумку, и сестры отправились на вокзал Ватерлоо. В такси Элли устало оперлась затылком на подголовник. В конце концов, кое-что из одежды она сможет купить и в Париже. Какой из ее нарядов может считаться незаменимым? Как бы ни читать историю ее жизни — с первой страницы или с последней, — свой путь она выбрала. И ее мать, и Пол понимали это прекрасно.

— Может, ты еще передумаешь? — спросила Мадлен, когда они приехали на вокзал. — Я не обижусь.

Элли пришли на ум слова того доктора в больнице. О том, что любовь не хочет знать никаких «здесь» и «сейчас». Именно это и имела в виду Фрида, когда говорила о том, что любить ее сына легко. Хоть и знала, до чего сложным человеком он был.

«Вы можете даже не думать об этом, но все равно сумеете его любить».

— Ты единственная, кто понимает, каково мне сейчас, — сказала Элли сестре.

На вокзале она устроилась на скамье, когда сестра отправилась звонить родителям. Они в тот день собирались вернуться к себе домой, в Америку, и Мадлен планировала ехать с ними. Билеты до Нью-Йорка были куплены и возврату не подлежали. Но какое это имеет сейчас значение?

— Тебе известно, как мы волнуемся? — разгневанно спросила Люси. — Мы просто вне себя из-за вашего поведения, девчонки. Нам через час ехать в аэропорт, а ни одной из вас не отыскать. Мы уже в полицию позвонили.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. — На вокзале было шумно, и ей приходилось почти кричать. — С нами все в прядке. Как только наше путешествие закончится, обязательно вернемся домой.

Наступило время отъезда. Людей на вокзале собралось немыслимо много, близились выходные дни, погода стояла прекрасная, и никто не хотел упустить возможности провести последние погожие летние деньки в Париже. Проводник помог девушкам отыскать их места, и поезд тронулся; за окнами замелькали голубые, зеленые, серые краски окружающего пейзажа. Стали нечеткими и вот уже остались позади силуэты Лондона. Поезд продолжал мчаться вперед.

Сестры не говорили о прошлом, вместо этого с любопытством разглядывали окружающих и сочиняли о них разные небылицы. Пустившись в выдумки, они уж просто не могли остановиться. Перебивая друг друга, делились фантазиями о том, кто из пассажиров влюблен, а чье сердце разбито; кто из них бежит с места преступления, а кто спешит избавиться от благодарностей за спасенную жизнь.

Постепенно листва парка становилась желтой. Стоило начаться дождю, листья срывались с деревьев и мокрыми мотыльками слетали на землю. При свете солнца деревья казались золотыми. Фрида Льюис — ей только что исполнилось девятнадцать — уже четыре месяца работала в лондонском отеле «Лайон-парк», который располагался в Найтс-бридже, неподалеку от Гайд-парка. Больше всего ей нравилось убирать номера на седьмом этаже. Из окон, выходивших во внутренний дворик отеля, она могла видеть старого каменного льва, поселившегося там с незапамятных времен. А из других — верхушки деревьев Гайд-парка. Однажды она выбралась на оконный карниз и немного постояла там, высоко над бегущим потоком машин и столбами печного дыма, завороженная видом раскачивающихся крон деревьев и облаков. Отсюда, сверху, Бромптон-роуд походила на детскую игрушечную дорогу с крохотными моделями автомобилей. Вдруг Фрида почувствовала головокружение и поспешила через то же окно вернуться в комнату. Голова казалась тяжелой, но девушка ощущала и какое-то пьянящее возбуждение, будто ей уготовано что-то необыкновенное, какое-то чудо, или что ее ждет удивительное и неожиданное происшествие. Может, она и работает прислугой в отеле, притом не из лучших в Лондоне, но душа ее не принадлежит ему.

Росла Фрида упрямой, своенравной девочкой, такой и осталась. Теперь родители были уверены в том, что она упустила возможность добиться успеха в жизни. Ей удалось сдать экзамены в университет, но она решила, что жаждет настоящей жизни, а вовсе не мечтает о том, чтобы поскорей выйти замуж и обзавестись детишками. Обычная жизнь не вдохновляла ее. И уж определенно она не стремилась к тому, о чем мечтал для нее отец. Он был доктором в Рединге и никогда не позволял себе усомниться в том, что знает, кому и что необходимо. А она… мечтала о такой жизни, которая наверняка напугала бы отца или бы вызвала иное негативное чувство. Иногда девушка думала, что ее настоящим призванием является поэзия. Ведь внутри ее зрели какие-то необычные чувства, о которых никто и не подозревал, а разве не так рождается поэзия?..