Элис Хоффман - Третий ангел

Лайнер причалил в Ливерпуле, семья Грин собрала свой багаж и на такси отправилась на вокзал. Все время до отправления поезда Люси провела на скамейке, продолжая читать. Путешествовать ей пришлось наряженной в дурацкую безвкусную юбку, потому что ее мачеха, видите ли, не сомневалась в том, что брюки абсолютно недопустимы для путешествия и вообще их прилично носить только мальчикам, а отец хотя и подмигнул при этом дочери, но избегал противоречить своей новой супруге.

Люси считала себя довольно странным человеком, некоторые собственные мысли даже ее саму удивляли. Например, она думала, что ее мать умерла оттого, что совершила какой-то плохой поступок. Подозревала мачеху в том, что та незаметно подливает в ее чай яд, и поэтому выливала его в горшки с растениями. Не сомневалась, что жизнь ее отца без дочки была бы много проще и приятней. Размышляла, возможно ли побороть все зло в мире, а если нет, стоит ли в таком случае браться за эту задачу. Словом, Люси постепенно ускользала все дальше и дальше от мира реальности, и никто-никто этого не замечал. С каждым днем девочка становилась все более одинокой.

— У тебя все в порядке? — поинтересовался отец, когда они сидели на ливерпульском вокзале.

Было ужасно душно, и отовсюду несло сажей. Стояли первые дни августа. Бен Грин, адвокат по профессии и демократ по убеждениям, утверждал, что он чертовски рад убраться на время из Соединенных Штатов, раз партия республиканцев выдвинула в качестве кандидатов на пост президента генерала Эйзенхауэра и Ричарда Никсона, кандидатуры одна другой хуже. Поэтому он уж лучше будет торчать здесь, на суетливом ливерпульском вокзале, присматривая за вещами, женой и дочкой, чем сидеть у себя дома в Вестчестере и злиться на «Таймc» за сообщения об успехах генерала Айка.

— Конечно, я бы предпочла сейчас быть дома, — прозвучал рассудительный ответ. — Анна Франк, например, за целых два года ни разу не вышла из своей комнаты. Ей не требовалось разъезжать, чтобы узнать людей, она и так понимала, что творится в мире. Она хотела быть писателем.

— По-моему, все люди хотят быть писателями, — рассмеялся Бен Грин. Когда-то, во время учебы в колледже, он и сам написал роман, который впоследствии окончил свои дни в груде мусора. — Ты будешь самой хорошенькой девочкой на этой свадьбе.

— Не похоже.

Люси не отрывала глаз от страницы, но при этих словах покраснела. Она знала, что некрасива. Сейчас, заметив, что из надетых на ней носков один коричневого цвета, а другой почему-то серого, поскорей выставила одну ногу впереди другой, чтобы этого не было видно.

Отец коснулся губами ее макушки. Вскоре подошел поезд, и настало время занимать места. У них было отдельное купе, которое оказалось плохо освещенным и душным. Девочка склонилась пониже над книгой и продолжала читать, воображая, что находится дома.

— Она испортит глаза, читая в темноте, — сказала Шарлотта мужу, когда поезд тронулся.

Несмотря на погруженность в чтение, Люси отлично замечала все, что происходит или говорится вокруг. И даже здорово наловчилась в этом.

— Оставь ее. Девочка в трауре, — невозмутимо ответил тот.

Мысленно она с ним согласилась, хотя раньше и не думала об этом. Ее мать скончалась два года назад, но она действительно до сих пор носит траур в душе. И не имеет смысла скрывать это от себя. Стоило ей прекратить читать, как она погружалась в воспоминания о маме. Иногда ей представлялось, что тот последний день, который они провели вместе, был самым замечательным днем со времен мироздания. Вдвоем они отправились в Центральный парк, и то, что они там увидели, наверное, до них не видел ни один человек в Нью-Йорке. В самом диком уголке парка — он назывался Рамбл и сплошь зарос кустами ежевики с многочисленными птичьими гнездами — стояла в пруду голубая цапля. С тех пор девочке ничто не казалось интересным или достойным ее внимания. Кроме, конечно, книг.

Люси отложила «Дневник», закрыла глаза и проспала весь путь до Лондона. А когда проснулась, поезд уже прибыл, и Лондон показался ей угольно-черным от сажи, а воздух его — очень влажным. Семейство Грин собрало свои чемоданы и в общем потоке пассажиров устремилось на перрон. В ту минуту, когда она оказалась среди суеты Юстона, с Люси случилось что-то совершенно неожиданное. Она вдруг поняла, что влюбляется в этот город.

Лондон покорил Люси вопреки ее собственной воле, она буквально почувствовала, что кровь побежала по венам быстрее. А улицы этого города оказались еще интереснее: струился желтый свет уличных фонарей, и девочка подумала, что все это ей снится. Она могла бы погрузиться в лондонскую сумятицу, исчезнуть в ней и все же остаться самой собой. В этом городе, наверное, тысячи — если не целые миллионы — книг, которых она еще не читала. Здесь есть книжные магазины и библиотеки, книжные ряды, издательства и книги, рассказывающие о местах, что существуют только в воображении писателя и больше нигде. Миры, созданные из слов. Каждый прохожий тут, в Лондоне, мог быть писателем, а если не писателем, то, по крайней мере, обладал историей, которая ждет своего рассказчика. Ей хотелось зайти в каждый книжный магазин, гулять по каждой улице, рассмотреть каждое из лиц и понять, что происходит с этими людьми. Чувство, охватившее Люси, удивило ее саму и даже по-настоящему напугало. Так много времени прошло с тех пор, как она перестала что-либо хотеть.

Они взяли такси и поехали в отель. Остальные члены семьи Шарлотты должны были остановиться в отеле «Лайон-парк», и сейчас она злилась, что они последними прибыли на торжество. Винить в этом, по ее мнению, приходилось неудачное стечение обстоятельств и медлительность ее падчерицы. К тому же оказалось, что отель не соответствует ее представлениям о приличиях: он был простым, с несколько домашним укладом, в общем, совсем не в стиле Шарлотты. Люси не сомневалась, что ей он тоже не понравится, но в «Лайон-парк» она влюбилась точно так, как до этого влюбилась в вокзал Юстон. Все здесь было непредсказуемым и удивительно милым. Одна из дверей холла выходила во внутренний дворик, в котором невозмутимо восседал старинный каменный лев. По слухам, эта позеленевшая от древности и поросшая мхом статуя была привезена одним из крестоносцев. Сам холл был ничуть не хуже с его нарядными, в розочку, обоями и новенькими, светлого дерева, панелями. И уж совершенно неотразимым оказался огромный живой кролик, сидевший у стойки портье. Люси была покорена Лондоном!

— Он настоящий? — едва дыша от волнения, спросила она у Дори Дженкинс, дежурившей в тот вечер.

Кролик был не меньше, чем персидская кошка, и такой же пушистый.

— Ой, еще какой, — кивнула Дори и повернулась к кролику. — Покажи нам свой коронный номер, Милли, лапочка. — Кролик резво запрыгал к девушке, от которой тут же получил веточку салата из ящика, хранившего также скрепки, перья и круглые резиночки. — Этот кролик — наш талисман. Однажды он забежал к нам в вестибюль. Мы думали, найдет обратную дорогу через парк и убежит, но он так и остался жить здесь под стойкой.