Рэйчел Кейн - Наступление бури

Игнорируя их взгляды, я сняла большущие клоунские резиновые сапоги. В гримерной какая-то добрая душа вручила мне белое махровое полотенце, и я принялась яростно вытирать промокшие волосы, которые тут же начали курчавиться. Завиваться дивными, черными, густыми кудряшками. Колечками. Тьфу!

До моей смерти такого не случалось. Я воплощала в себе силу. Потом мне довелось просуществовать несколько странных, безумных дней в качестве джинна, что оказалось куда как более и куда как менее забавным, чем можно себе вообразить. Ну а потом оказалась вышвырнута обратно, в состояние простой смертной.

Только вот в ходе всех этих пертурбаций мои волосы, некогда совершенно прямые, приобрели тенденцию завиваться кудряшками. И я, при всей своей силе, ничего не могла с этим поделать.

Впрочем, говорить сейчас насчет силы было бы в любом случае преувеличением. Свои, если можно так выразиться, «жетон и пушку» я сдала Хранителям и ушла со службы. А это фактически означало, что хотя определенные способности, и даже немалые, у меня сохранились, я нынче обычная, рядовая гражданка. Сечете? — обычная гражданка, способная чувствовать погоду и воздействовать на неё. Нет, не то чтобы я этим занималась, конечно же, нет. Но могла.

Три месяца после ухода я, испытывая самую настоящую ломку, успешно противилась постоянным позывам во что-нибудь вмешаться и страшно гордилась тем, что мне это удается. Жаль, что, в отличие от Анонимных Алкоголиков, у отставных Хранителей нет ничего вроде программы «двенадцать шагов» и ничего такого, что позволяло бы отмечать вехи на пути реабилитации.

Правда, надо признать, что к моей удивительной силе воли имело отношение и полученное от бывших коллег предупреждение, что стоит мне хотя бы попытаться потереть две капельки дождя одну об другую, и меня подвергнут магической лоботомии. Надо сказать, что для некоторых такого рода вмешательство проходило вполне сносно, но в отношении лиц вроде меня, с высоким уровнем специфических способностей, лишение их было аналогично радикальному хирургическому вмешательству, вроде ампутации. Существовала немалая вероя тность того, что, вместо того чтобы превратиться в обычную, лишенную магического потенциала женщину, я превращусь в зомби, слюнявую идиотку, которую Хранителям придется по гроб жизни содержать и обихаживать за свой счет. Впрочем, они к этому не стремились и ничего такого делать без крайней необходимости не собирались. Хранители нуждались в людях, на которых можно положиться. На организацию обрушилось немало ударов и снаружи, и изнутри, и в нынешней ситуации они не могли позволить себе роскошь сжигать мосты,даже столь шаткие и ненадежные, какой представляла собою я.

Вздохнув, я с закрытыми глазами продолжила вытирать волосы. Бывали дни, и со временем их становилось не меньше, а больше, когда я по-настоящему сожалела о том, что поддалась импульсу высказать им в лицо все наболевшее и уйти, и порой мне приходилось подавлять желание вернуться к прежней жизни. Однако у меня имелись достаточно веские основания считать это плохой идеей. И прежде всего потому, что вернуться к ним означало для меня навсегда лишиться того единственного, что действительно имело для меня значение. Я готова была, сколько потребуется, жить в паршивой квартире, носить вышедшую из моды одежду и обуваться в подделки под известные модели, и все ради Дэвида.

Наверное, это и есть настоящая любовь.

— Эй, Джо!

Прервав ожесточенное вытирание волос, я открыла глаза и узрела перед самым носом дымящуюся чашку кофе. Моей благодетельницей и персональным божеством была прелестная маленькая блондинка, известная под именем Черис, невероятно юная и хорошенькая, с пляжным загаром и прозрачными голубыми глазами, поразительно остро чувствующая все неуместное. Мне она нравилась даже при том, что была, пожалуй, слишком уж хороша. В конце концов, не все в нынешней жизни было тяжким бременем, вот Черис, например, делала мои дни чуточку ярче.

— Хорошо выглядишь, — заявила она с непроницаемым лицом. — Что, кудряшки под пуделя опять входят в моду?

— А ты не заглядывала в последний «Вог»? Это последний писк —волосенки под педика. Возвращаются, как и туфли на платформе.

— Ну не знаю, солнышко, скажу только, что видок у тебя как у Ширли Темпл в роли невесты Франкенштейна. Прямо хоть сейчас беги к стилисту и меняй под тебя имидж.

На самом деле, конечно, менять имидж ей было ни к чему, выглядела она прекрасно. На ней был открывающий живот топик крупной вязки, разукрашенный большущими желтыми смайлами, под ним сетчатый трикотажный тон и, наконец, яркий апельсиновый жакет. Такому прикиду я могла позавидовать, исключая, правда, пирсинг на пупке. Низко, на бедрах, посаженные брюки открывали взгляду приятные, изящные изгибы прекрасной фигуры. Обута она была в дизайнерские шлепанцы, украшенные крохотными желто-оранжевыми декоративными пчелками. Когда я, проводя осмотр, подняла ей руки и чуточку ее повертела, девушка улыбнулась.

— Ну что? На сколько очков тянет мой прикид?

— На девять, —ответила, поразмыслив, я.

Черис отпрянула с обиженным видом.

— На девять? Насмехаешься, да?

— Это с учетом вычета за неподходящий педикюр, —заявила я, указывая на пальцы ее ног. —Не приходится сомневаться, что этот лак «Лайм глиттер сюрприз» сохранился еще со вчерашнего дня.

— Черт возьми!

Она хмуро взглянула на свои изящные пальчики, на одном из которых красовалось маленькое серебряное колечко.

— Ладно, на зато я могу отыграть очки за счет новой татушки, разве нет?

— Что-то я тебя вертела, а ее не заметила. Дай взглянуть.

Она развернулась и указала на поясницу: рисунок цвета индиго красовался над краем очень низко сидевших брюк…

Я заморгала, ибо то была большеглазая голова пришельца. Космического пришельца.

— Здорово! — промолвила я, подавшись ближе, чтобы лучше разглядеть это чудо. Кожа вокруг еще оставалась покрасневшей.

— Сильно болит?

Она пожала плечами, глядя на женщину в консервативном черном брючном костюме, вошедшую в холл и тут же одарившую Черис таким взглядом, какие у подобных особ припасены специально для девушек в низко посаженных брюках, с татушками и пирсингами на пупках.

Я приметила дьявольский огонек, вспыхнувший в глазах Черис, когда она заговорила нарочито громко, чуть ли не визгливо:

— Ну, сама понимаешь, когда делают наколку, это всегда больно. Но ничего, чуток кокаина, и все терпимо.

Женщина, потянувшаяся было за кофе, замерла. Я проследила за тем, как ее напряженная рука с покрытыми французским лаком ногтями продолжила движение, и так же громко спросила:

— Ты курнула или нюхнула?

А что, я нынче женщина простая. Возможно, это мой новый кармический путь.