Лорен Оливер - Ханна

Мы выходим из столовой в холл, где стены обиты деревом. Фред жестом предлагает мне пойти первой, и внезапно я остро ощущаю его взгляд на себе, его близость, его запах, и мне становится очень неудобно. Он большой. Высокий. Выше, чем Стив Хилт.

Но стоит мне только подумать о них двоих одновременно, как я начинаю злиться на саму себя.

Когда мы выходим на заднее крыльцо, я отхожу от Фреда подальше и чувствую облегчение, когда он не пытается приблизиться ко мне. Я опираюсь на перила и смотрю на широкий, темный сад. Маленькие лампы из кованого железа освещают березы и клены, решетки красиво обвиты розами, кроваво-красные тюльпаны растут на аккуратных клумбах. Поют сверчки, их стрекотание становится то громче, то тише. Воздух пахнет влажной землей.

—Какая красота, —выдыхаю я.

Фред садится на качели на крыльце, скрещивает ноги. Его лицо большей частью скрыто тенью, но я знаю, что он улыбается.

—Мама обожает копаться в саду. Хотя, если честно, я думаю, что она любит пропалывать сорняки. Честное слово, иногда мне кажется, что она специально их сажает только затем, чтобы снова вырвать их из земли.

Я молчу в ответ. По слухам, мистер и миссис Харгров тесно сотрудничают с организацией "Скажем нет делирию в Америке", одной из самых сильных групп, противостоящих болезни. Ее любовь к прополке сорняков вполне объяснима. Я могу объяснить, почему она любит вырывать эти уродливые, ползущие растения, которые портят ее идеальный сад. Этого же хочет СНДА —полнейшего уничтожения заразы, этого грязного, непредсказуемого явления, сводящего людей с ума и не поддающегося никакому регулированию и контролю.

У меня в горле словно встало что-то жесткое и острое. Я с трудом проглатываю слюну, протягиваю руку и сжимаю перила. Их прохлада и твердость меня успокаивает.

Я должна быть благодарна. Именно это сказала бы сейчас мама. Фред симпатичный, богатый и выглядит довольно милым человеком. Его отец —самый влиятельный человек в Портленде, и Фреда готовят занять его место. Но что-то по-прежнему сдавливает мне грудь и горло.

Он одевается совсем как отец.

Мои мысли возвращаются к Стиву, к его легкому смеху, к его длинным пальцам, скользящим вверх по моему бедру —и я гоню их прочь от себя.

—Знаешь, я не кусаюсь, —как бы между прочим замечает Фред. Я не уверена, было ли это приглашением подойти ближе, но я не двигаюсь с места.

—Я не знаю тебя, —говорю я. —И я не привыкла разговаривать с парнями.

Это не совсем правда - в любом случае, не до того, как мы с Анжеликой обнаружили подпольные вечеринки —но, конечно же, он не знает об этом.

Он разводит руками.

—Я открытая книга. Что ты бы хотела узнать?

Я отвожу взгляд в сторону. У меня много вопросов. Что ты хотел сделать перед исцелением? Какое у тебя любимое время суток? Какая у тебя первая пара, и что пошло не так? Но это было неуместно. И он не ответил бы мне или ответил бы, как заученное.

Когда Фред понял, что я не собираюсь говорить, он вздыхает и поднимается на ноги.

—С другой стороны, ты полна тайн. Ты очень красива. Ты, должно быть, умна. Ты любишь бегать, и ты была президентом команды дебатов, —он подошел к крыльцу и облокотился на перила. —Это все, что я знаю.

—Это все, —с усилием произношу я. Кажется, мое горло что-то сильно сдавило.

Хоть солнце село час назад, по-прежнему жарко. Я ловлю себя на мысли, думая, что же делает Лина сегодня вечером. Она, должно быть, дома —уже почти комендантский час. Наверно, читает книгу или играет с Грейс.

—Умная, красивая и простая, —говорит Фред. Он улыбается, —идеальная.

Идеально. Опять это слово: слово закрытой двери —душит, задыхаюсь.

Я замечаю движение в саду. Одна из теней начинает двигаться, и прежде, чем я успеваю крикнуть что-нибудь Фреду, человек выходит из-за деревьев, неся военного вида винтовку. Когда я начинаю инстинктивно кричать, Фред поворачивается ко мне и начинает смеяться.

—Не волнуйся, —произносит он. —Это просто Дерек.

Когда я продолжаю пристально смотреть, он объясняет:

—Он один из охранников отца. Мы усилили меры безопасности. В последнее время ходят слухи... —Он замолкает.

—Слухи о чем? - спрашиваю я.

Он избегает моего взгляда.

—Они скорее всего раздуты, —говорит он небрежно. —Но некоторые люди считают, что это движение растет. Не все верят, что больные, —он вздрагивает, произнося это слово, будто оно ранит его, —уничтожены во время бомбежки.

Мое тело пронзает острая боль, словно меня подключили к электрической розетке.

—Конечно, мой отец в это не верит, —с безразличным видом заканчивает Фред. —Но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, так ведь?

Я вновь ничего не отвечаю. Мне интересно, что бы сказал Фред, узнай он о подпольных вечеринках, узнай он, что я провела время на совместных, запрещенных пляжах и концертах. Я думаю о том, что он сделал бы, если бы узнал, что буквально вчера я позволила парню поцеловать себя, позволила ему прикоснуться к себе —что было строго запрещено.

—Хочешь спуститься в сад? —Фред спрашивает, как будто чувствуя, что эта тема обеспокоила меня.

—Нет, —я говорю это слишком быстро и резко, он выглядит удивленным. Я вздыхаю и натягиваю улыбку. —Я хотела сказать, что мне нужно воспользоваться ванной комнатой.

—Я покажу тебе, где это, —говорит Фред.

—Нет, не надо! —я не могу скрыть страх в голосе. Я перебрасываю волосы через плечо, приказываю себе взять себя в руки и вновь улыбаюсь, на этот раз сильнее.

—Останься здесь. Наслаждайся ночью. Я не заблужусь.

—И самостоятельная, —произносит Фред со смехом.

По пути в ванную я слышу голоса, доносящиеся с кухни, кто-то из слуг Харгров, думаю я, и только я собираюсь идти дальше, когда слышу, как миссис Харгров достаточно четко произносит слово "Тидлы". У меня сжимается сердце. Они говорят о семье Лины. Я подхожу ближе к двери кухни, которая осталась приоткрытой, уверенная в том, что мне это показалось.

Но потом я слышу, как мама произносит:

—Ну, мы никогда не хотели причинять Лине боль из-за её семьи. Одно или два плохих яблока…

—Одно или два плохих яблока могут значить, что все дерево прогнило, —деловито заявляет миссис Харгров.

Я чувствую прилив гнева и тревоги —они говорят о Лине. На секунду я представляю, как открываю дверь на кухню с удара ногой, прямо в самодовольную физиономию миссис Харгров.

—Она милая девушка, —настаивает мама. —Она и Ханна в детстве были неразлучны.

—Вы гораздо более лояльны, чем я, —говорит миссис Харгров. Она произносит слово "лояльны" таким тоном, будто подразумевает "глупы". —Я бы никогда не позволила своему сыну общаться с теми, чья семья такая... Испорченная. Против природы не пойдешь, не так ли?