Элизабет Нокс - Искушение винодела

Собран считал братца дураком и обращался с ним соответственно. Леон всегда был рад выполнить поручения отца, не роптал даже в минуты, когда отец был особенно недоволен и ворчал. До свадьбы Собрана Леона посылали на грязную, пропахшую псиной кухню к Батисту Кальману, чтобы доставить домой Собрана, упившегося бренди с другом; или в маленький домик на дороге в Алуз, у дверей которого всегда стояла герань в красном горшке, а у камина — сложенные поленья. В том домике жила молодая вдова Руло, носившая черное и вплетавшая в волосы разноцветные ленточки. Как-то раз Леон даже застал брата у очага полуголого, умывающегося, в то время как через щель в шторах над кроватью вдовы за самим Леоном следил и лыбился Батист Кальман. В комнате пахло бренди, мылом и потом. Одеваясь, Собран никуда не спешил и ничуть себя не стыдился. Однако по пути домой, стоило Леону заикнуться, будто бы отец их «не трудился над тем, чтобы построить дом, вырастить виноградники, сделать имя, наделив его честью и достоинством», Собран столкнул его в канаву и начал душить; сказал: отец не платил, а значит, никого не грабил. Более слабый Леон, задыхаясь, проговорил: «Если Кальман платит, то ты такая же шлюха, как и Анна Руло». Обозвав брата клещом, куском церковного дерьма, Собран потряс его еще немного, затем бросил и отправился дальше один.

Леон никогда не докладывал отцу о поведении брата, но не потому, что желал власти над Собраном, а лишь потому, что хотел поскорее забыть о его порочных деяниях, словно бы опасаясь заразиться греховностью.

На свадьбе Селеста спросила Собрана: «Отчего твой братец целовал меня как будто бы с жалостью?» Батист, одетый в форму канонира, подслушал это и подсказал: «Оттого что думает, будто пустить ветры — значит лишний раз доказать греховность мира», — и, вскинув брови, юный солдат поднял бокал за новобрачных.

Леон скатал тюфяк и приткнул его за дровяным ящиком, нагнулся, чтобы стянуть рубашку через голову. Заметив грязь на шее брата, Собран даже не поверил глазам, ведь Леон по природе своей чистюля.

Отец дожидался снаружи вместе с Кристофом Лизе, сестра которого, Женевьева, пропала. Он просил Жодо-старшего помочь поискать ее на том берегу реки.

Лизе на телеге, привязав позади единственную свою лошадь, и мужчины Жодо отправились к берегу и на пароме пересекли реку. Там отряд разделился: Жодо-старший вместе с Кристофом отправились вдоль реки на север, а Собран, Леон и Жюль, кузен Кристофа, — на юг. Жюль не знал, с кем Женевьева встречалась до исчезновения, во что была одета, зато он поведал о ее характере: солнечная, тихая, а значит, сама по себе пропасть, сбежать из дома она не могла.

Леон, оказывается, знал Женевьеву: детьми они впервые принимали причастие вместе; в одном классе учили катехизис у отца Леси.

— Нам тогда еще и десяти не было, — добавил Леон.

Собран помнил Женевьеву — она среди прочих девушек давила виноград в шато, потеряла головной платок прямо в бочке: все женщины Лизе славились роскошными белокурыми волосами, которые не в силах были укрыть или сдержать никакие платки, узлы, косы… Собран даже не помнил лиц дочерей Лизе, только волосы, волосы и затылки, подобные полным лунам, затмевающим лицо его друга. Как-то Батист сидел на ярме распряженной телеги перед ведром с водой; в одной руке он держал черпак, локтем другой упирался себе в бедро, поставив на кулак подбородок. Одним пальцем юноша оттягивал уголок рта, улыбаясь Собрану, и в этот момент появилась милая головка дочери Лизе, закрыв лицо парня, — девушка поцеловала Батиста.

Да, то была именно Женевьева.

Собран остановился оглядеть ивы по берегу реки — деревья гнулись под ветром. У самых ног, у каменистого берега, вода была тягучей, илистой, но под деревьями — глубокой. Жюль сказал, что из шато обещали послать людей на лодке — посмотреть у корней ив. Говорил он так, будто ищет не сестру, а ее труп. Будто знал: девушки уже нет в живых.

Они двинулись дальше. Низкое солнце освещало холмы; виноградники за рекой стояли почти голые. Земля позади них понемногу покрывалась зеленой травой, стебли которой восходили меж сухого укоса. Тучи побежали по небу; тень разлилась по земле не сразу, но когда солнце пропало, в воздухе принялись летать птицы с раздвоенными хвостами — вроде ласточек, — ловить насекомых.

Стало еще темнее. На галечном берегу, там, где река изгибалась, что-то белело. Жюль сорвался с места, Собран, чуть поколебавшись, двинулся следом. Остановились они у тела девушки с оголенными ногами и животом — вздутым и покрытым синяками. Кто-то задрал юбки девушке на голову; Жюль вернул их на место. Он всхлипывал, согнувшись пополам так, словно кто-то выпотрошил его и верхняя половина тела провалилась в пустую утробу.

С одной стороны в черепе девушки имелась вмятина: корка спекшейся крови покрывала лицо, а волосы до самых концов окрасились розовым. Предплечья раздроблены, челюсть искривлена так, словно девица хотела напугать младшего брата, но тут ее внезапно одернула мамаша.

Подоспел Леон, чуть прихрамывая, будто в ботинок ему попал камешек. Он снял куртку и набросил девушке на лицо, опустился рядом на колени и принялся молиться. Жюль в это время сел по другую сторону трупа, опустил голову между колен и, всхлипывая, принялся раскачиваться взад-вперед.

Собран сказал, что побежит в шато и там дадут залп из пушки, как и было условлено, — отзовут остальных людей с поиска.

Жара спала, хлынул дождь — его струи проходились по глади реки, словно прутья метлы. Собран остановился, упал на колени, а проблевавшись, вновь поднялся на ноги и рванул дальше.

Позже он, с покрывалом на плечах, стоял у очага в главном зале шато-в комнате с каменным полом, четырнадцатого века, пустовавшей с середины лета. Собран рассматривал разводы сажи на выбеленной задней стенке дымохода.

Тут же рядом группа мужчин в заляпанных грязью башмаках ждала остальных — тех, кто отправился за телом Женевьевы. Граф негромко разговаривал с отцом Собрана и плачущим Кристофом Лизе. Когда они вернулись, граф посмотрел на Собрана, Собран — на него: в это смуглое лицо и голубые, подернутые капиллярной сеточкой глаза.

— Как получилось, что вы нашли ее? — спросил граф.

— Просто искали там, где нам велели, — ответил Собран и добавил: — Глупый вопрос.

Отец отвесил Собрану подзатыльник и велел вести себя пристойно.

Молодой человек уставился в пол, слушая, как отец объясняется перед графом: мол, дети могли с этого берега бросить что-нибудь в реку в одном месте и найти затем на берегу с противоположной стороны.

— Ну да, конечно же, вам ли не знать течений реки, — отвечал граф.

— Дождь, — вставил Собран, — меняет реку.