Элизабет Нокс - Искушение винодела

Цыгане направляются в Париж, и старуха говорит, что оставит меня там, на улице Фунамбул, — если уж я человек, то место мне в театре.

Поздним утром в базарный день Собран взял карету и отправился на улицу Фунамбул. Там он стал прохаживаться вдоль помостов, украшенных заскорузлыми шелковыми флажками. Костюмы артистов смотрелись куда лучше — съемные воротнички каждый вечер отстирывали от грима и сала, а нашитые на одежду блестки сверкали подобно начищенной броне. Собран наблюдал за акробатами, особенно за теми, кто был гибок и ростом с него, но, замечая, как дрожат доски настилов под ногами артистов, винодел шел дальше. Заметил Пьеро, чьи ноги покрывал белый шелк, а лицо — грим. Нет, не он.

Собран заходил в шатры, глядя на новинки, уродцев, на прекрасных девушек, принимающих символические позы вроде Красоты Правды или Красивой Правды. Винодел собрал все возможные листовки, извещавшие о представлениях, посетил каждое; не найдя искомого, отправился в уютный дом Поля и Аньес. Лег на кровать, положив на глаза влажный платок. Спал, пока не проснулся от чувства, будто в комнате кто-то есть. Однако то была всего лишь няня Ирис — она стучалась в дверь, исполняя срочное поручение: проведать, как дедуля. Собран явился в большую детскую на верхнем этаже, и Ирис стала рассказывать ему обо всех своих куклах.

Пришла Аньес, получасом позже — Поль, и взрослые разместились в креслах у камина. Ирис поочередно подходила и прижималась к коленям папы, деда, а затем угомонилась рядом с матерью.

Утром Собран и Аньес отправились на каток посмотреть, как катаются пары и дети, а сами устроились на скамье, угощая Ирис мороженым.

После полудня Собран отправился на дневные представления, сказав, что хочет посетить знаменитые церкви. Аньес пожаловалась Полю: «Уж больно подозрителен этот интерес к архитектуре».

— Вы, Жодо, вечно подозреваете своего отца бог знает в каких ошибках или темных делишках. Батист даже…

— Ох, этот Батист! Зануда.

— Твой отец по характеру никогда не был крестьянином. Так почему бы ему не заинтересоваться памятниками архитектуры?

— Он читает книги, Поль, вот вся его культурность. Свой образовательный тур по Европе он совершил вместе с артиллерийским полком, не забыл? И потом, что определяет этот «крестьянский характер»? Умение терпеть сырость в ботинках?

В таких случаях Поль сердито произносил: «Вся в отца».

Свои умения показывали цыганские жонглеры и певцы, но Собран наблюдал за улицами. Стоило ценам на билеты снизиться, как на места хлынул целый поток зрителей: рабочих, бедных студентов, лавочниц. Вечером улицы наводнили городская беднота в крестьянских одеждах, выброшенных вещах, модных лет десять назад, украшенных засаленными и помявшимися шелковыми цветами.

Собран вышел на улицу. Оборванные мальчишки предлагали почистить обувь; из открытых дверей разило дерьмом, протухшим мясом и свечным дымом. Собран заходил в дешевые театры, где выступали мимы, акробаты, комедианты. В проходах чем только не торговали: суровые мужики предлагали различные товары, женщины, шлюхи — свои тела (они стояли, обнажив груди, лишь слегка прикрытые газовыми шалями). Винодел ходил в ночные заведения, где заканчивали свои ночные гулянки богачи, упивавшиеся до поросячьего визга.

Ослепленный светом газовых ламп, Собран смотрел на шлюх высокого порядка, шлюх в пышных нарядах, притягательных, прохаживающихся между столами. Смотрел на развалившихся на диванах мужчин; на ряды женщин; на прислугу в богатых ливреях, суетящуюся и подобострастную. Никого знакомого.

Так Собран проходил неделю, пока не увидел листовку, на которой изображался человек, бесстрастно шагающий по лезвиям мечей. Зас.

Собран тут же отправился на указанное представление.

Волосы ангела стали короче, гуще и подстрижены были неровно. Их края загибались к уголкам рта, когда Зас наклонялся посмотреть себе под ноги. Грудь ангела покрывал бледно-голубой шелк, сквозь который проглядывали розовые соски; ангел ступал по начищенным лезвиями и остриям мечей, выставленных на манер ступеней. Поднимался по ним, выпростав руки, аккуратно, словно ребенок, взбирающийся по мокрым камням на морском берегу. Публика смотрела затаив дыхание, из оркестровой ямы доносилось пение, звуки флейты и барабана — музыканты наигрывали восточную мелодию.

Ангел шагал по лезвиям так, будто это было для него неким искусством. Он задержался, встав на одну ногу, и помощник передал ему пригоршню пудры, которой он сначала присыпал одну ступню, потом другую. После развернулся, собираясь шагать дальше, и тут по лезвию меча потекла струйка крови (должно быть, Зас капнул красной жидкости на меч, когда присыпал ступни). Рот ангела приоткрылся, голова чуть опрокинулась назад. На Лице отразилась боль, которую Зас принимал будто наслаждение. Какая-то женщина в зале упала в обморок.

Ангел вернулся туда, откуда начал восхождение, ступил на платформу и поклонился от пояса. Кончики волос прилипли к вспотевшей шее.

Толпа ревела и топала ногами, а Зас удалился со сцены, оставляя за собой кровавый след «порезанной ступни».

— Зачем я смотрю на этого дьявола? — пробормотал Собран.

Увиденное порадовало его, тронуло, но в то же время оставило с чувством усталости, будто он целый час спорил с кем-то из сыновей (с Батистом — этот всегда пререкается).

Подкупив охранника, Собран прошел за кулисы по ложным коридорам, составленным из декораций, громовых машин и тюков с костюмами. Винодел спросил, где найти Собрана Ходящего-по-Мечам. Девочка лет тринадцати — акробатка — вызвалась проводить. У двери в комнату, переполненную артистами в ярких одеждах, большая часть которых торопливо убегала на сцену, она остановилась.

— Собран, — позвала акробатка, — здесь господин желает видеть тебя.

— Нет! Скажи ему: пусть убирается! — велел Зас.

Собран не видел его за другими артистами, но когда комната опустела, он заметил лишь зеркало и канделябр, залитый растаявшим воском. Пламя на нем будто плавало между свечами и зеркалом. Девочка попыталась закрыть дверь со словами:

— Он порезал ногу.

— Чепуха! Он имитировал порез — ради красоты представления.

Собран остановился, вспомнив о молодости акробатки. Та смотрела на него глазами, полными восхищения, и смеялась. Ей понравилась то ли его несдержанность, то ли бестактность.

— Простите, — сказал винодел, когда та удалилась танцующей походкой и смеясь: «Вы знаете слишком много».

Собран вошел и запер за собой дверь, прислонившись к ней спиной.

— Собран Ходящий-по-Мечам, — произнес он.

— О, Собран-винодел.

Зас сидел, положив ноги на стул. Одна ступня была розовее другой, между напудренных пальцев засохла кровь. Сняв рубашку, ангел стряхнул ее с руки, и та легла на пол, стелясь по нему, как сброшенная змеиная кожа. Покрытое осыпавшейся местами пудрой лица Заса было белее, чем грудь.