Синтия Хэнд - Неземная

— Сколько сейчас времени?

— Пять.

— Я сейчас убью тебя.

— Я уже еду к тебе, — говорит он. — Буду через полчаса. Я подумал, что нужно позвонить тебе, чтобы ты причесала волосы и успела накраситься.

— Думаешь, я стану краситься, чтобы пойти с тобой в горы?

— Вот это мне и нравится в тебе, Морковка. Ты не суетишься попусту.

Я отключаю телефон, скидываю одеяло и минуту лежу, глядя в потолок. Снаружи непроглядная тьма. Он приснился мне, понимаю я, хотя и не могу вспомнить детали. Что-то о большом красном амбаре на ранчо «Лейзи Дог». Зевнув, я заставляю себя встать и пойти одеваться.

Я решаю пропустить душ, ведь шум может разбудить маму, поэтому просто плещу холодную воду себе в лицо и наношу немного увлажняющего крема. Мне не нужен макияж. Недавно моя кожа начала светиться, еще один признак того, что все начинает изменяться, начинает усиливаться, как и предсказывала мама. Я наношу тушь и немного блеска для губ, затем обращаю внимание на непокорные волны, каскадом ниспадающие мне на спину, в которых замечаю древесный сок, прилипший к пряди, как доказательство вчерашнего ночного полета. Следующие несколько минут я трачу на то, чтобы избавиться от сока, и когда наконец-то убираю его вместе с немаленьким куском собственных волос, то слышу шум шин по гравию подъездной дороги снаружи.

Я осторожно проскальзываю вниз. Джеффри был прав. Мамы нет в ее комнате. Я оставляю ей записку на кухонном столе: «Мам, ушла посмотреть восход солнца с друзьями. Скоро вернусь. Телефон со мной. К.» и вот я уже на улице.

На этот раз я нервничаю, но Такер ведет себя так, словно ничего не изменилось, настолько нормально, что я спрашиваю себя, ни привиделось ли мне все то напряжение между нами вчера. Мы как обычно подшучиваем друг над другом, и в итоге я расслабляюсь. Его улыбка заразительна. Ямочка на его щеке видна всю дорогу. Такер ведет достаточно быстро, чтобы мне пришлось хвататься за ручку над дверью, когда он срезает углы. Он выезжает на проселочную дорогу, чтобы добраться до Гранд-Титона, минуя главные ворота, и затем мы набираем скорость, направляясь вниз по пустому шоссе.

— Так какой сегодня день? — спрашиваю я.

— Хм-м?

— Ты говорил, что сегодня особенный день.

— О. Мы еще поговорим об этом.

Мы приезжаем к озеру Джексон. Он паркуется и выскакивает из фургона, я же жду пока он обойдет машину и откроет мне дверь. Я уже привыкла к его «да, мэм»-манерам настолько, что начала находить их милыми.

Он проверяет часы.

— Нам нужно подниматься поскорее, — говорит он. — Рассвет через двадцать шесть минут.

Мне приходится нагнуться, чтобы завязать шнурки на своих ботинках, после чего мы начинаем наше восхождение. Я следую за ним с парковки, вверх, в сторону леса.

— Так какие предметы ты выберешь в следующем семестре? — спрашивает он через плечо, пока мы поднимаемся вверх по холму на противоположной от озера стороне.

— Как обычно, — отвечаю я. — Продвинутая математика, английский, правоведение, французский, физика, сам знаешь.

— Физика, да?

— Ну, мой отец — профессор в области физики.

— Без шуток? Где?

— Университет Нью-Йорка.

Он присвистывает. — Не близко отсюда. Когда твои родители развелись?

— Почему ты вдруг стал таким болтливым? — спрашиваю я немного свирепо. Что-то в идее рассказать ему о моей личной истории заставляет меня чувствовать себя некомфортно. Словно начав говорить, уже не смогу остановиться. Я разболтаю все: мама — ангел наполовину, я — на четверть, мои видения, моя сила, мое предназначение, Кристиан, и что потом? Он расскажет мне о загоне для родео?

Он останавливается и поворачивается ко мне лицом. В его глазах пляшут озорные смешинки.

— Мы должны говорить из-за медведей, — говорит он тихим голосом, передразнивая.

— Медведи?

— Нужно шуметь, чтобы не испугать гризли.

— Думаю, мы не хотим этого.

Он снова идет по тропе.

— Так расскажи мне о том, что случилось с твоим дедушкой, когда твоя семья лишилась ранчо, — быстро произношу я, пока у него нет возможности снова вернуться к обсуждению моей семьи. Он не нарушает шаг, но я практически чувствую, как он напрягся. Вот мы и поменялись местами. — Венди говорила, что из-за этого ты так ненавидишь калифорнийцев. Что случилось?

— Я не ненавижу калифорнийцев, это очевидно.

— Что ж, это радует.

— Это длинная история, — говорит он. — а нам надо побыстрее подниматься.

— Окей. Прости… Я не хотела…

— Все нормально, Морковка. Я расскажу тебе об этом когда-нибудь, но не сейчас.

Потом он начинает насвистывать, и мы перестаем говорить, что, кажется, устраивает нас обоих, что бы там ни было с медведями.

После еще нескольких минут тяжелого подъема мы достигаем пика небольшой вершины. Небо купается в смешении серого и бледно-желтого, с вкраплением ярко-розовых облаков, расположившихся там, где горы Титон встречаются с небом. Чистое бордовое величие гор, стоящих на краю горизонта подобно королям. Под ними озеро Джексон, такое прозрачное, что я вижу две идеальных пары гор и неба, в совершенстве отраженных в воде.

Такер проверяет свои часы. — Шестьдесят секунд. Мы как раз вовремя.

Я не могу отвести взгляд от гор. Я никогда не видела чего-либо столь прекрасного. Я чувствую, что связана с ними так, как никогда не была связана ни с чем раньше. Словно я могу ощутить их присутствие. Простой взгляд на зазубренные пики заставляет умиротворение нахлынуть на меня, подобно волнам озера, лежащего под нами. У Анжелы есть теория о том, что потомков ангелов привлекают горы, потому что граница между небом и землей здесь тоньше, также как и воздух более тонкий. Я не знаю точно, так ли это на самом деле, знаю только, что один взгляд на них наполняет меня тоской по полету, желанием увидеть землю сверху.

— Вон там, — Такер поворачивается в противоположном направлении, где вдалеке над долиной восходит солнце. Мы абсолютно одни. Солнце встает только для нас. Когда оно достигает пиков гор, Такер аккуратно берет меня за плечи и разворачивает в сторону Титона, где сейчас озеро расцветает миллионом золотых искорок.

— Ох, — выдыхаю я.

— Заставляет поверить в Бога, правда?

Я бросаю на него взгляд, удивленная. Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о Боге, хотя и знала от Венди, что семья Эвери посещает церковь почти каждое воскресение. Я никогда не считала его религиозным человеком.

— Да, — соглашаюсь я.

— Их название значит «грудь», ты знаешь, — уголок его рта приподнимается в игривом улыбке. — Гранд-Титон значит «большая грудь».

— Мило, Такер, — усмехаюсь я. — Я в курсе. Третий семестр изучения французского, помнишь? Подозреваю, что французские первооткрыватели не видели женщину очень долгое время.