Синтия Хэнд - Неземная

— Клара! — Джеффри шептал мне прямо в ухо. — Эй!

Я спустилась обратно на землю. Джексон Хол. Джеффри. Мама. Женщина с камерой. И все они смотрят на меня.

— Что случилось? — я все не могла прийти в себя и найти связь с реальностью, будто часть меня ещё парила в небе с той птицей.

— Твои волосы. Они, типа… светятся, — прошептал Джеффри и смущенно бросил взгляд в сторону.

Я взглянула вниз и нервно сглотнула. Светятся — не то слово. Мои волосы стали переливающимся серебристо-золотым буйством цвета и света, они горели ярким пламенем. Сверкали, словно зеркало на солнце. Я провела рукой по теплым сверкающим прядям и мое сердце, которое несколько мгновений назад билось невозможно медленно, застучало до боли быстро. Что со мной происходит?

— Мама? — слабо протянула я, глядя в её расширившиеся голубые глаза. Она с совершенно спокойным выражением лица повернулась к стоящей рядом женщине.

— Прекрасный день сегодня, не правда ли? — защебетала она. — Знаете, что говорят — если вам не нравится погода в Вайоминге, подождите десять минут.

Дама рассеянно кивнула, пялясь на мои сверхъестественно светящиеся волосы, словно стараясь понять, в чем суть фокуса. Мама подошла ко мне и быстрым движением скрутила волосы, словно кусок веревки, сунула их за воротник толстовки и натянула мне на голову капюшон.

— Просто успокойся, — прошептала она, а затем снова встала между мной и Джеффри. — Окей, теперь мы готовы.

Женщина несколько раз моргнула и потрясла головой, стараясь прояснить её. Теперь, когда мои волосы были закрыты, ей, должно быть казалось, что все в порядке и не произошло ничего необычного, а все странности просто игра воображения. Она подняла камеру.

— Скажите «сы-ыр».

Я постаралась улыбнуться как можно шире.

Для обеда мы выбрали «Пироги и пицца Маунтин Хай», потому что так было проще и ближе всего. Пока Джеффри терзал ножом свой заказ, мы молча выбирали пиццу для себя. Я чувствовала себя так, словно меня поймали за чем-то постыдным и ужасным. Капюшон с головы я не снимала даже в машине по дороге домой. По приезду мама сразу отправилась в кабинет и закрыла дверь, а мы с Джеффри от нечего делать зависли у телевизора, но братец все время посматривал на меня, словно я вот-вот сгорю в адском пламени.

— Черт, может, ты перестанешь уже таращиться? — воскликнула я, наконец. — Меня это из себя выводит.

— Это было странно, ну, тогда. Что ты сделала?

— Я ничего не делала. Все случилось само собой.

В дверях появилась мама в пальто:

— Мне нужно уйти. Пожалуйста, не выходите из дома, пока я не вернусь, — и прежде чем мы смогли что-то сказать, вышла.

— Отлично, — пробормотал Джеффри.

Я бросила ему пульт и поднялась наверх, к себе в комнату. Мне ещё многое нужно было распаковать, но мои мысли то и дело возвращались к мгновениям под аркой, когда весь мир старался забраться ко мне в голову. И мои волосы — они казались совсем не человеческими! А выражение лица той пожилой женщины, когда она посмотрела на меня: сначала недоуменное, смущенное, потом слегка испуганное, словно я была каким-то пришельцем, которому полагалось жить в лаборатории, чтобы ученые изучали мои сияющие волосы под микроскопом. Словно я была уродом!

Должно быть, я заснула. Потому что в следующий момент, я увидела маму, стоящую в дверях спальни. Она бросила мне на кровать коробку краски для волос. Я прочитала:

— Пылающий закат? Ты шутишь? Рыжий?

— Нет, золотисто-каштановый, как у меня.

— Но почему? — запротестовала я.

— Давай разберемся с твоими волосами, а потом поговорим.

— И в первый свой день в школе я буду такого цвета! — поскуливала я, сидя со старым полотенцем на плечах, пока мама втирала краску мне в волосы.

— Пойми, мне нравятся твои волосы и я бы никогда не попросила тебя о чем-то подобном, если бы это не было важно, — она отступила на несколько шагов и оценивающе взглянула на мою голову, не пропустила ли какой-нибудь участок. — Ну, вот. Готово. Теперь нам остается подождать, пока прокрасятся волосы.

— Окей. А теперь ты мне все объяснишь, правда?

Секунд пять она нервно на меня смотрела, а затем села на край ванны и положила руки себе на колени.

— То, что случилось сегодня — нормально, — это вступление напомнило, как она рассказывала мне про месячные и секс, объясняя точно, рационально и обстоятельно, словно подобные речи она готовила для меня заранее многие годы.

— Хм, с какого боку нормально-то?

— Ладно, не нормально для людей, но нормально для нас. Когда твои способности начинают расти, ангельская половина начинает проявляться более наглядно.

— Моя ангельская половина. Прекрасно. Как будто и без этого мне жизнь-малина.

— Ничего плохого в этом нет. Ты научишься себя контролировать.

— Научусь контролировать свои волосы?

Мама рассмеялась:

— Да, в конечном итоге, ты научишься прятать свое сияние, приглушать так, чтобы люди не могли его увидеть. Но сейчас лучший выход — покрасить волосы.

И тут до меня дошло, что мама всегда носила шляпы: на пляже, в парке, почти всегда на людях. В гардеробе у неё были дюжины шляп, платков, шарфиков, но я все время думала, что она просто несколько старомодна.

— Так с тобой такое тоже происходит?

Мама повернулась к двери и слегка улыбнулась:

— Входи, Джеффри.

Джеффри просочился в ванну из моей комнаты, где точно подслушивал. Но чувство вины недолго отражалось на его лице, сменившись яростным любопытством:

— У меня тоже так будет? Ну, эта штука с волосами.

— Да, — ответила мама. — Такое случается с большинством из нас. Со мной, если я не ошибаюсь, это впервые случилось в июле 1908 года. Я сидела на скамейке в парке и читала, а потом, БАМ! — она подняла кулак к голове и изобразила взрыв, резко разжав пальцы.

Я нетерпеливо наклонилась к ней:

— И все словно замедлилось, и ты могла слышать и видеть то, что видеть и слышать невозможно?

Мама повернулась и посмотрела на меня. Глаза у неё были синие-синие, словно небо после наступления сумерек, оттененные крошечными светлыми точками, словно светившимися изнутри. И в них я не видела своего отражения, что меня сильно обеспокоило.

— Для тебя это выглядело так, словно время замедлилось?

Я кивнула.

Мама задумчиво хмыкнула и взяла меня за руку:

— Бедное дитя, неудивительно, что ты так взволнована.

— А что ты делала, когда такое происходило с тобой? — поинтересовался Джеффри.

— Надевала шляпу, в те дни, знаете ли, молодые леди не выходили из дому без шляпки. А когда это стало не модно, к счастью, уже изобрели краску для волос. Я была брюнеткой почти двадцать лет! — она поморщилась. — Мне не шло.

— Но что это такое? Почему это случилось?

Она немного помолчала, словно взвешивая каждое слово: