Вероника Мелан - «Dell»

Поговаривали, что на четырнадцатом хорошо. Другие города, чистые уютные улицы, меньше преступности, люди добрее. Правда ли? Жизнь не должна быть такой собачьей, по крайней мере, не у всех. Повезло тем, живущим в небоскребах из белого стекла на центральных проспектах Солара, в их квартирах красиво и тепло, там не нужно думать о том, чтобы пересекать комнату на цыпочках и в три прыжка, лишь бы не отморозить ступни, полы их апартаментов устилали ковры.

Сон тщетно силился сморить утомленное сознание – мешала продрогшая физическая оболочка и нытье в порезанном пальце.

Придется все-таки встать, обработать рану и вскипятить чай, иначе не уснуть. Я вздохнула, пытаясь перебороть вселенскую усталость – зачем я здесь… для чего… кому нужна такая жизнь? – откинула одеяло и поднялась с постели.

Аптека на углу оказалась закрытой, и пластиковая белая коробка, стоящая в тумбе, этим вечером не пополнилась новыми запасами медикаментом. В истрепанной бумажной упаковке нашлась последняя таблетка перекиси, я бросила ее на дно стакана с водой. Не зажигая света, прошла до туалета, набрала в чайник воды, вернулась, поставила на маленькую плитку. Застыла у испещренного неровными потеками окна, глядя на тяжелое черное небо сочившееся влагой.

Темно, тихо, пусто. Сплошная усталость в душе и голод - бесконечные спутники обреченного на жалкое существование человека.

Случались времена и получше.

Когда таблетка в стакане растворилась, я, наконец, включила свет. Закатала мокрые джинсы (холодно в них, и еще холоднее без них), осмотрела расплывшийся на ноге синяк – колено я ударила после того, как вскрыла дверной замок и дала деру, позволив остальным дальше орудовать в доме без меня, задела им о бетонный парапет, перепрыгивая. Ничего. Заживет.

Теперь порез…

Рана оказалась достаточно глубокой и до сих пор кровоточила; я сунула палец в стакан и поморщилась – хорошее, должно быть, лезвие у того ножа, если с одного касания вот так. Жидкость в стакане окрасилась в розовый.

Когда люди говорят «день не задался с самого утра», они чаще всего имеют в виду непрозвонивший будильник, пролитый кофе, порвавшиеся колготки, нежелательный звонок на мобильный или пробки по пути на работу. У меня не было ни будильника, ни кофе в шкафу, ни колготок, ни машины, ни даже нормальной работы. Да, мобильник был: старый, с треснувшим экраном и заедающими кнопками; он же служил и будильником. Машину пришлось продать несколько месяцев назад, сразу после аварии, кофе я в последний раз пила у Саймона в гостях (Две? Три недели назад?), колготки вообще не использовала - зачем, если нет ни платьев, ни того, с кем ходить на свидания, а специфика работы требовала лишь неприметной и удобной одежды в гардеробе? Косметика, колготки, фены, бигуди – подобные вещи нужны женщинам, ведущим нормальный образ жизни, а не Локерам, официально числящимся на должности секретаря, а на деле выполняющим разовые нелегальные заказы по открыванию замков.

Я поджала губы.

Мой день считался удавшимся, когда в желудок попадала хоть какая-то еда, на теле вечером оказывалось меньше трех ран, а за окном стояло тепло, что позволяло заснуть без лязгающих от холода зубов.

Все, хватит сантиментов: чай и в постель. Еще одна ночь, еще один день – такой же бесполезный, как и предыдущий. Завтра к Тони на поклон, после работы в офисе – аптека и магазин. А вечером в почтовом ящике, может быть, появится заветная бумага о разрешении перехода.

Надейся.

«А на что еще надеяться?» - я огрызнулась самой себе.

К тому моменту, когда перестал кровить палец, согрелся и чайник. В крохотном облупившемся шкафчике, прибитом к стене над плиткой, нашлась пачка чая с тремя пакетиками – один тут же отправился в кипяток. Вот оно – драгоценное тепло. Желудок обиженно буркнул.

Да, не еда. Еда будет завтра.

Первый глоток немилосердно обжег горло: пришлось добавить в кружку холодной воды из бутылки. Все, можно пить.

За окном не на шутку разбушевалась непогода. Лило, как из ведра: в стекло жестко хлестали дождевые струи. Палец болел не так сильно; я еще раз посмотрела на порез и вдруг вспомнила о ноже, оставленном на полу у порога. Надо бы взглянуть на него поближе, сгодится ли в повседневной работе? Если нет, всегда можно оставить дома или подарить.

Нож нашелся на прежнем месте – справа от мокрых ботинок (черт, не просохнут до завтра…), я нагнулась и взяла его в руки. Тяжелый, средней величины, с отформованной под пальцы рукоятью, широким недлинным лезвием. Наверное, военный. Хорошая находка; с назначением можно определиться позднее, сейчас, главное, отмыть; серебристый металл едва просматривался под слоем грязи и налипшей травы.

Я вздохнула, сегодня свет в квартире горел неприлично долго (снова распухнет счет за электричество), и отправилась в туалет, к раковине.

Вот уже несколько минут я, не отрываясь, смотрела на лезвие, начисто забыв о зажженном свете и голоде.

Нож.

Он был бы обычным ножом, если бы не одна маленькая деталь – телефонный номер на его поверхности. Точнее, над его поверхностью. Стоило повернуть лезвие немного вбок, как цифры вспыхивали и гасли – отчетливые и различимые.

Голограмма.

Голограмм в своей жизни я видела несколько: на дорогих рекламных щитах, упаковках запрещенных медицинских препаратов и Комиссионных печатях. Кто, а главное, для чего, мог создать такую над лезвием обычного ножа? Ну, хорошо, пусть не обычного, а тяжелого, красивого, в чем-то уникального, но ножа.

Загадочная находка, которую я, отмыв, сначала тщательно изучила с помощью увеличительного стекла, теперь лежала на кровати, молча храня свои секреты. В том, что ряд вспыхивающих цифр над поверхностью не являлся ни шифром, ни беспорядочным набором, ни комбинацией к сейфу, я поняла с первого взгляда: во-первых, настолько важную информацию никто не стал бы помещать в виде голограммы на подобный предмет, а во-вторых, за долгие годы работы с электронными замками, я научилась распознавать кодированные данные. Нет, это определенно был номер. Телефонный номер. Вот только, зачем?

Время одиннадцать вечера. По окну барабанили капли, чай давно выпит, самое время лечь спать, а я все сидела на мятой постели, ощущая, как вверх по позвоночнику пробирается холодок.

Когда-то друзья из «Кину» научили меня работать с замками (благослови небо их ушедшие души), и теперь, наверняка были бы разочарованны, узнай, на что именно я в последнее время растрачивала талант, и, видит Бог, были бы правы. Работать спасателем совсем не одно и то же, что работать вором. Вот только один принцип, став профессиональным Локером, я не нарушала никогда – не брала чужого. Открывала двери? Да. Иногда даже сейфы, случалось и такое. Но ни единожды я не присвоила себе чужой вещи – то был жесткий моральный устой, удерживающий от падения на самое дно, спасающий остатки потрепанного самоуважения. В домах всегда работали другие, они же решали, что взять, а что оставить. Моя работа заканчивалась в тот самый момент, когда раздавался заветный щелчок (или писк, или сигнал), что проход открыт.