Юлия Шолох - С привкусом пещерной соли

- Я беру их, потому что они несчастны.

- Я не несчастна! А вчера до твоего прихода я вообще была счастлива!

Он покивал головой.

- Я беру только тех, кто одинок.

- Если бы не ты, я могла бы быть сейчас не одна!

Он прищурился.

- С чего ты решила? Я никогда...

- Не продолжай!

Ей вдруг стало страшно оттого, что могло прозвучать. Хоть убей, не хотелось знать на основании чего он сделал свои выводы об одиночестве, которое не имело шанса прекратиться. Вместо этого Наташка разозлилась и пошла в наступление.

- Это подло, то, что ты делаешь со мной.

- Я ничего не делаю.

Она фыркнула.

- Ну конечно! Почему тогда у меня настроение, как у мартовской кошки?

Он наклонил голову вперед.

- Я не знаю.

Наташка затаила дыхание.

- Ты не знаешь, как влияешь на женщин, которых сюда приводишь?

Гуру рассеяно пожал плечами.

- Я просто даю им то, чего они ждут.

- Они ждут физического контакта? Все? Что ты такое несешь?

- Не просто контакта. Они жаждут стать чем-то недостижимым, целым, стать сконцентрированной слепой любовью, ведь за сотню часов они проживают со мной целую вечность, обладая большими возможностями, чем Амур. Тот стреляет стрелами, несущими любовь, а женщины, которые ко мне приходят, мечтают сами стать любовью. Хотя бы раз увидеть, как это - белый мир без единой тени.

Наташка подошла ближе и осторожно села возле него на корточки, впрочем, готовясь при случае сбежать. Теперь, после прозвучавшего 'не должна' его соседство воспринималось иначе - каждое его слово охлаждало, рыбки покидали ее и оставляли после себя немного горечи.

- Ты... не предлагаешь им этого? Они просят сами?

Он снова пожал плечами.

- Когда я после целой вечности встретил людей... это была девушка, мы долго говорили, узнавая друг друга и я спросил ее - что такое ваша жизнь? Она ответила - полоса препятствий. И чего ты хочешь, я многое могу подарить. Чего тебе не хватает? - поинтересовался я. Она погрустнела и призналась: 'Я не знаю любви. Вокруг много мужчин, которые выражают мне симпатию - и не одного любимого. А я хочу так, чтобы он появился и стал для меня целым миром, белым миром без единой крапинки'.

- И что?

- Я многое могу, - склонив голову на бок, повторил гуру.

Насколько многое? Наташка смотрела в его лицо - слишком длинное, плечи слишком острые, из ворота выглядывают ключицы, туго обтянутые белесой кожей. От него пахло так, как в диких пещерах, где люди не появляются. Не то чтобы он тянул на ловеласа всех времен и народов, но если он сделал вывод, что всем земным женщинам важнее всего любовь и умеет творить этих рыбок... тогда его роль в аквельском маскараде вполне понятна.

- И ты не станешь?.. Я хочу уйти!

- И не узнать того, что я могу тебе открыть? Так и не увидеть белый мир? Не узнать, что ждет потом? Не пожалеешь?

- Я не вхожу в число фанатиков, желающих заглянуть за край жизни.

- Правда-а? - почти насмешливо протянул он, но получилось все равно неестественно.

- Разве зная, как хорошо там, за чертой, человек не захочет быстрее умереть?

Гуру согласно наклонил голову и промолчал.

- И потом... Никто не смертен. Я ведь все равно рано или поздно узнаю?

Наташка внимательно смотрела в его глаза. Он и правда не человек, какой же дурой она была, когда сомневалась! Это существо, слегка игривое, немного любопытное, совсем не обладало знакомыми человеческими ужимками.

И она, конечно, хотела все узнать. Окунуться в блаженство. Стать умнее, успокоить страх смерти, обрести мир в душе.

Но больше всего этого она хотела...

- Не провожай меня.

Наташка встала, двигаясь уверенней, освобождаясь от остатков паутины непрошенного желания и бочком-бочком отправилась к узкому перешейку, соединяющему островок с берегом. По еле угадываемой тропинке, по камням и горкам, прыгая через ручейки и ямки, иногда протискиваясь мимо толстобоких валунов. Она знала дорогу так хорошо, будто не раз тут ходила. И еще одна мелочь, так и не пришедшая Наташке в голову - она видела дорогу, ни разу не споткнулась, ни разу не ударилась и тем более не упала.

Гуру беззвучно рассмеялся ей вслед и сразу же отвлекся, задумался, всматриваясь в глубину моря. Красота воды - в разнообразии, однотонность и постоянство утомляют.

Наташка вернулась в Ракушку уже ночью. Она прошла по затихшему пляжу и направилась к одной-единственной комнате, которую в этот момент посчитала достойной внимания.

Она стукнула по двери кулаком, а потом забарабанила сразу обоими, выкладываясь по полной, вываливая всю злость тем способом, который нельзя использовать на живых людях, если не хочешь угодить за решетку.

- Открывай!

И ей было плевать, есть там посторонняя женщина или нет. Сейчас ее интересовал только Гонза, только урок, который она готовилась ткнуть ему в глотку, чтобы раз и навсегда сбить с него спесь.

Развернувшись спиной, Наташка с удвоенной силой продолжила долбить в дверь, но уже ногой.

- Открывать! Мне плевать, сколько у тебя там баб! Я все равно не уйду, пока не увижу твою рожу!

Дверь открылась и Наташка быстро отскочила, чтобы по-глупому не свалиться ему в ноги, а потом развернулась. И на миг остановилась, ошарашенная зрелищем, к которому оказалась не готова.

Гонза был совсем один, судя по привычному беспорядку на заднем фоне, стоял на пороге босиком, в черных домашних штанах и с голым торсом. На пляже он тоже не носил футболку, но тогда все выглядело иначе.

Сейчас в его комнате горели свечи, много крошечных огоньков, трепеща тенями на стенах и отражаясь в его блестящих глазах.

Наташка дернула головой, сбрасывая оцепенение и почти ввалилась в комнату, а когда он хотел отшатнуться назад, крепко вцепилась в его руку, не давай отойти. И с огромным удовольствием завопила, правда голос почти сразу же перешел в нечто, больше напоминающее рычание.

- Обломайся. Слышишь?! Обломайся, сукин ты сын, непогрешимый наш параноик, потому что гугу ко мне не прикоснулся! Он очень хорошо понимает слово НЕТ. Даже не пришлось повторять. Ты понял, Гонза? А ты не понимаешь слова ДА, даже если тебе выжечь его на лбу! Даже если орать в полную глотку на ухо всю ночь напролет! Слышишь? Я...

Только теперь Наташка заметила на его лице разводы, как у индейца, который, вступая на тропу войны, использует боевую раскраску. Поверх щек, посреди лба и на подбородке блестела мокрая кожа, разительно отличаясь от сухой.

Вытянув руку, он вдруг прижал большой палец к Наташкиному лбу, старательно поворачивая по часовой стрелке. Потом наклонился, перевешиваясь через нее, почти прикасаясь, но все же на расстоянии и захлопнул за ее спиной дверь.

- Что это? - спросила Наташка, не отводя глаз от его раскрашенного лица. В полумраке, благодаря свечам он казался загоревшим на солнце, что не являлось правдой.