Бобби Хатчинсон - Возрождение любви

Тананкоа дотронулась пальцами до прекрасного лица ребенка.

– Это решать богам, но я попробую, – сказала она.

В деревне Повелителя Грома Пейдж ждала, пока спустятся сумерки и наступит ночь. В форт был послан посыльный, и она услышала топот коня Майлса еще до того, как увидела своего мужа.

– Пейдж? О моя любимая!

Он соскочил с коня раньше, чем тот остановился, и его руки обхватили ее в таком сильном объятии, что она была уверена, что ее ребра затрещали.

– Мой дорогой, мой дорогой…

Он целовал ее, и она ощущала теплоту его слез, мешавшихся с ее собственными, и долгое время они оба были не в силах вымолвить хотя бы слово.

– Наш ребенок?

Его голос был испуганным шепотом, а она жестом показала ему в сторону вигвама-парилки, куда Тананкоа унесла Алекса еще несколько часов назад.

– Он болен. О Майлс, наш сын ужасно болен!

Отрывистыми фразами она рассказала ему все о болезни их ребенка и в первый раз почувствовала некоторое облегчение, потому что теперь ужасная боль и ответственность делились между ними двумя.

Алекс, их сын, плоть от их плоти. Что бы с ним ни случилось, это касается их обоих. Яркие звезды высыпали на небе над прерией, взошла полная луна и закатилась снова, а Пейдж все рассказывала Майлсу об их сыне, подыскивая слова, заполнявшие время, пролегшее между ними.

Уже почти рассвело, когда Тананкоа принесла им Алекса.

– Сейчас лихорадка его отпустила, – сказала она. – Что касается завтра, я ничего обещать не могу. У него очень сильная болезнь. Мы подождем и посмотрим.

Она вручила ребенка Майлсу.

Пейдж увидела удивление на лице своего мужа, когда он впервые взял на руки сына. Когда они оказались рядом, их похожесть даже пугала.

Алекс совершенно проснулся, более веселый, чем она помнила его все последнее время. Он внимательно разглядывал лицо Майлса, его большие серые глаза рассматривали незнакомое лицо, словно оценивая. Он протянул руку и попытался засунуть пальчики отцу в рот. Майлс сделал вид, что покусывает их.

Тут Алекс улыбнулся ему и схватился за волосы отца, словно всегда знал его.

В мальчике обнаружилась бодрость, которой Пейдж не наблюдала с тех пор, как он заболел, и страх, сидевший в ней, начал ослабевать.

Алекс перевел взгляд с Майлса на Пейдж и, похоже, вспомнил, что прошло уже немало часов с тех пор, как он ел, и что она является для него главным источником питания. Он протянул ручонки к матери, а его рот надулся и принял квадратную форму, как всегда, когда он бывал голоден.

Его хныканье перешло в плач, а потом в раздраженный крик. Его голодный вой чуть не оглушил Пейдж, они с Майлсом скрылись в вигваме Танни, и Пейдж присела, чтобы расстегнуть блузку и дать ему грудь.

Он чмокал, захлебываясь, брызгал слюной и воевал с такой энергией, которой ей так не хватало в нем последние недели.

Майлс не веря своим глазам смотрел на своего яростного маленького сына. Когда Алекс перестал бить мать кулачками и сучить ножками и перестал глотать с необыкновенной быстротой, он поднял глаза и улыбнулся Пейдж, явно извиняясь. Майлс расхохотался от радости.

– Он похож на тебя, моя дорогая. Упрям, решителен и одержим одной идеей, пока не получит то, что хочет.

Она уже открыла рот, чтобы возразить, но потом поняла, что в отношении Алекса Майлс прав. Мальчик внешне очень похож на отца, а характер у него от матери. Он часть каждого из них.

Рожденный с помощью самой изощренной передовой медицинской технологии, Алекс будет еще молодым человеком, когда лошадь и повозка уступят место автомобилям.

Хромированный мальчик, выросший в эпоху свечей.

– Он вырастет замечательным парнем, этот наш сын, – объявил Майлс, и Пейдж знала, что это правда. Ее охватил великий покой.

Майлс сел рядом с ней, его сильная рука поддерживала их обоих.

– Добро пожаловать домой, – прошептал он.