Шарлотта Физерстоун - Похоть

— О, Пру… — Честити никак не удавалось подобрать верные слова, которые развеяли бы печали сестры. Да и как она могла сделать это, если сама ощущала то же самое, боялась того же самого? Помедлив, она сказала: — Это случится. У нас будет нормальная жизнь. Такая же жизнь, как у других женщин.

И все же они не были обычными. Ни одна из них. Все четверо были предназначены для чего-то особенного, иного, нежели жизнь благовоспитанной леди.

— У нас высшее предназначение, — напомнила сестре Честити. — Со временем мы узнаем, какова цель нашего существования. Если этот мужчина — твоя судьба, все сложится замечательно, не так ли? Пруденс всегда считала, как и сама Честити, что их жизни и судьбы — не их собственные. Что их жизненные пути предопределены с момента зачатия. Если верить тому, что им говорили — а Честити в это верила, — то они наделены магической силой фей. А если уж дело касалось этих фей, ничто не могло быть нормальным по определению.

Вот и сейчас все казалось необычным. Сестер не покидало чувство, словно тогда, прогуливаясь по Гластонбери в канун Белтейна, что-то вытянуло их из долгой спячки. Пробудило, казалось бы, совершенно безобидными событиями — случайными встречами с темным красивым незнакомцем, заговорившим с ними посреди дорожки, и ослепительным золотистым богом, скакавшим на лошади. Эти ситуации, не таившие на первый взгляд опасности и двусмысленности, умело прятались под личиной невинности, но — Честити это точно знала — стоило сорвать эту добродетельную маску, как на свет божий показалось бы нечто совершенно иное.

Да, все изменилось в тот день. Размышляя о тех историях, на ум напрашивался лишь один вывод: развернувшиеся в канун Белтейна события никоим образом не были случайными. В этот день Честити и ее сестры были разбужены чем-то неизвестным, тем, чему и имени-то не знали.

— Тебе ведь известно, что наши жизни нам не подчиняются, — напомнила Честити сестре. — Мы принадлежим феям.

— Судя по всему, они забыли о нас, — отозвалась Пру, разрывая объятия и отстраняясь от Честити. — Они, эти феи.

Задумчиво глядя на веточку жасмина, Честити почувствовала, как легкая дрожь мгновенно пробежала вдоль спины.

— Возможно, — согласилась воплощенная добродетель целомудрия, хотя на самом деле в это и не верила.

Несмотря на то что Честити не могла вспомнить значительную часть прошлой ночи, она знала: что-то произошло. Неспроста ведь напрочь забываешь несколько часов из собственной жизни или просыпаешься с цветами под подушкой!

Щелчок открывающейся двери спальни отвлек Честити от созерцания жасмина. Сияя улыбкой, в комнату заглянула мать.

— Доброе утро, мама, — поприветствовала Честити.

— А, хорошо, ты проснулась. Полагаю, Пруденс уже сообщила свои приятные новости?

Честити переглянулась с сестрой:

— Да.

— Что ж, у тебя тоже есть повод порадоваться, моя милая, ведь лорд Араун пожалует к нам с другом. Так что надевай свое лучшее платье и присоединяйся к нам за чаем.

Честити проглотила вставший в горле комок, ее взгляд метался между матерью и сестрой. Что она могла на это сказать? Способа избежать этого чаепития не было. Мать, похоже, была решительно настроена навязать ее и Пруденс любому не возражающему против этого мужчине, который пришел бы к ним на чай.

— Но сначала, думаю, этим утром нам стоит отправиться на Бонд-стрит, — предложила мать, обращаясь к ним обеим. — Самая пора пройтись по магазинам. Ну же, поторопитесь, девочки! Ваши горничные ждут, чтобы привести вас в порядок.

Снова стиснув руки Честити, Пруденс одарила ее страдальческим взглядом, выражавшим понимание и сочувствие.

— Поговорим позже, — прошептала она и, выскользнув из кровати, направилась к двери.

Стоило Пруденс исчезнуть, как в комнату примчалась горничная Честити, Энни, сгибающаяся под тяжестью груды только что выстиранных и выглаженных корсетов и нижних юбок.

— Какой прекрасный день, мисс, — весело защебетала она. — Слышала, ее светлость берет вас с собой пройтись по магазинам.

— Похоже что так. — Честити никогда не делала покупки в Лондоне, тем более на такой полной роскошных магазинов улице, как Бонд-стрит.

— Тогда соизволите надеть зеленое прогулочное платье из шелка и бархата, мисс? Оно так вам идет, восхитительно подчеркивает цвет вашего лица!

— Было бы замечательно, Энни.

Как раз в тот момент, когда Честити откинула одеяла с кровати, Энни обернулась, скользнув взором по короткому, до колен, пеньюару хозяйки.

— О, мисс, у вас что-то с лодыжкой!

Взглянув на свою ногу, Честити заметила длинную розовую царапину. Эта царапина была широкой, как серьезный порез, но кожа уже порозовела, словно рана почти зажила. Но вчера царапины точно не было!

Энни наклонилась и, приподняв ногу госпожи, принялась внимательно рассматривать ее:

— Это не сыпь. Напоминает след от глубокого пореза.

Внезапно перед мысленным взором Честити предстал мужчина, присевший на корточках так, что его плечи оказались втиснутыми между ее бедрами. Вспомнив его руку, скользившую под юбкой все выше и выше, Честити пулей вылетела из кровати.

— Что-то случилось, мисс?

— Ничего, — поспешила ответить Честити, потянувшись к халату. — Мне не следует заставлять маму ждать, нужно спешить.

Кое-что определенно было не так. Все внутри Честити нашептывало ей о том, что жизнь, которую она всегда знала, вот-вот изменится.

«Я покажу вам, какая вы на самом деле…» Обольстительные слова тут же откликнулись в глубине души воспоминаниями, и, стоило Честити присесть на дамское кресло для одевания, как собственный облик в зеркале привлек ее внимание. В зеркальном отражении она заметила мелькнувший за плечом образ темноволосого мужчины в золотой маске, сверкавшей в ослепительном сиянии лучей утреннего солнца.

— Мисс? — окликнула Энни. — Могу я расчесать вам волосы?

— Да, пожалуйста, — пробормотала Честити, не отрываясь от зеркала в надежде снова хоть мельком увидеть незнакомца. Но тот так и не появился, и Честити решила, что во всем виноваты ее расшатавшиеся нервы, позволившие увидеть то, чего на самом деле не было.

Слыть образцом добродетели — эта участь казалась в лучшем случае удручающей, но становилась более-менее терпимой, если удавалось предаться одному безобидному пороку. Когда колокольчики на двери парфюмерного магазина зазвенели, возвещая о ее прибытии, Честити еле заметно улыбнулась. Это было единственное время, когда она чувствовала себя по-настоящему ожившей — словно ее тело пробуждалось. Исключая, конечно, те мгновения две ночи назад, когда она оказалась в объятиях спрятанного под маской незнакомца, ее груди обнажились, а кровь забурлила.