Шарлотта Физерстоун - Похоть

— Можно войти?

В дверь спальни заглянула Пруденс, и Честити скользнула в халат.

— Да. Я как раз закончила принимать ванну.

Пруденс влетела в комнату, и Честити заметила, что на сестре красуются точно такие же сорочка и халат. Рассмотрев друг друга, они улыбнулись.

— Что и говорить, маме всегда нравилось наряжать нас четверых в одно и то же.

— Точно, хотя мне-то казалось, что это прекратилось, как только нам исполнилось шестнадцать, — рассмеялась Честити.

— Мне кажется, она решила напоследок воспользоваться такой благоприятной возможностью, — сказала Пруденс, и Честити заметила, как блеск в глазах сестры тут же померк.

— Что с тобой, Пру?

— Я боюсь, Честити. Отец ничего не сказал, но мы-то с тобой знаем, что Кром и Араун — не обычные джентльмены.

Кивнув, Честити жестом пригласила сестру сесть на кровать, покрытую мягким стеганым покрывалом из кремового шелка.

— Я не изменила мнения с того момента, как мы с тобой беседовали днем. И по-прежнему считаю, что наши гости — феи.

— И мы должны… выйти за них замуж? — спросила Пруденс, с трудом сглотнув вставший в горле комок.

— На самом деле понятия не имею. Но с чего бы им наносить визит и просить нас составить компанию на прогулке, если они не собираются за нами ухаживать?

— Как ты думаешь, они действительно хотят жениться на нас? Я имею в виду… разве среди фей нет женщин, с которыми они могли бы устроить браки?

Пожав плечами, Честити потеребила кремовую атласную ленту, которая обрамляла кружевную манжету рукава.

— Не знаю. Все, что мне известно, — это то, что мы должны поговорить с отцом. Нам стоит выяснить больше о том, чего же эти мужчины хотят от нас.

Пруденс насмешливо сморщила нос.

— Он не станет говорить об этом. Уверена. Я попыталась завести разговор этим вечером, после ужина, но папа подчеркнуто проигнорировал меня и заперся в своем кабинете. Мне это не нравится, Честити. Что-то идет не так.

— И ты только сейчас начинаешь осознавать это? — протянула Честити, потрясенная наивностью сестры. — Я всегда считала, что наши жизни протекают довольно странно. Подумай об этом, Пру. Только представь — четыре девочки, зачатые одновременно! Явление волшебной королевы, которая предсказывает рождение четырех дочерей, наделенных добродетелями. Для чего нам суждено было стать образцами совершенства? Ради блага человечества? Или фей?

Пруденс отвела взгляд.

— Если честно, я пыталась не думать о подобных вещах. Старалась поверить, что папа рассказывал все эти сказки о визите волшебной королевы только для того, чтобы развлечь нас. Уговаривала себя, что отцу просто нравилось думать о нас как об особенных, поэтому-то он и придумывал фантастические истории о нашем высшем предназначении — и феях.

— Хотелось бы мне утешаться подобными мыслями, но я лишь прихожу в ужас, размышляя о том, что на самом деле готовит нам будущее. Мне кажется, Пруденс, что королева фей придет и заберет нас. Мы ведь, в сущности, ее творения.

— Как это может быть? — вскричала Пру. — Это невозможно!

— А разве может быть что-то невозможное, если дело касается фей?

Отчаяние волной захлестнуло сестру, и Честити увидела, как потерянно упали плечи Пру.

— Я боюсь, Честити, боюсь, потому что мне очень понравился Араун. Я опасаюсь, что моя симпатия сохранится, даже если действительно окажется, что этот мужчина — фея.

Честити сжала холодные, дрожащие пальцы Пру в ладонях.

— Ты не должна оправдываться за то, что чувствуешь.

Пру покачала головой и грустно улыбнулась:

— Подумать только — в первый раз мне кто-то понравился, в первый раз я позволила себе эту малейшую вольность с мужчиной — и он оказался фантастическим, волшебным существом!

— Это звучит довольно странно, ты не находишь? — рассмеялась Честити.

— Но нас ведь всегда считали странными?

— Да, точно.

— А как же ты? — поинтересовалась Пру. — Что ты почувствовала к этому мужчине, Крому? Мэри не переставая щебетала о нем. Даже наша кроткая Мерси немного рассердилась на нее этим вечером за столь легкомысленное и навязчивое поведение. В конце концов, восторгаться мужской красотой тоже нужно в меру, ведь это рискует стать утомительным!

Задумчиво глядя на их переплетенные пальцы, Честити пыталась отыскать верный ответ. Да, Кром был красив и благороден. Учтивый и утонченный, он являл собой пример истинного джентльмена. Но при виде Крома кровь не бурлила так стремительно, как под взглядом Тейна этим утром или при воспоминаниях о незнакомце из лабиринта. Воскрешая в памяти эти встречи, Честити ощущала, как закипает ее кровь, а сокровенная частичка ее тела между бедрами становится горячей и влажной.

— Кром очень привлекателен, — начала объяснять Честити, — но… я не знаю…

— Я понимаю, — тихо произнесла Пруденс, в свою очередь утешая сестру. — Очень тяжело допустить, что за нами, вот такими, можно ухаживать. Это противоречит всему, что мы собой олицетворяем. Идет вразрез с тем, кто мы есть.

Да. Но почему же Честити с такой легкостью забывала о том, кто она на самом деле и что воплощает, когда рядом оказывался Тейн?

Почему, ну почему, боже милостивый, все мысли и чувства неумолимо возвращаются к нему?..

— Потому что вы — моя.

Услышав эти слова, произнесенные шепотом, Честити бросила взгляд на флакон духов. Красота пузырька очаровывала ее, а содержимое искушало, словно таило в себе нечто волшебное, магическое. Не было ни малейшего смысла отрицать, что Честити не находила в себе сил сопротивляться желанию снова открыть флакончик, стоявший на ее туалетном столике.

— Возможно, утром все хоть немного прояснится, — предположила Пру, поднимаясь с кровати. — Спи крепко, приятных снов!

— Пру, — окликнула Честити сестру. — А что, если… иными словами, что, если мы не можем выбирать, за кого нам выходить замуж?

Пруденс наклонилась и внимательно посмотрела на нее:

— Папа не станет заставлять нас выходить замуж за тех, кто нам не по душе.

— А что, если у него нет выбора? — прошептала Честити, решив откровенно поделиться терзавшими ее страхами. — Это свойственно феям. Они наделяют своими дарами не бескорыстно, а с условиями, и иногда дары фей становятся скорее проклятием, чем наградой.

— Что ты такое говоришь?

Честити и сама не знала, в самом деле! Она лишь чувствовала, что основательно сбита с толку. Всю свою жизнь она слыла образцом добродетели. Была не только целомудренной и абсолютно невинной, но и послушной — никогда и ничего не подвергала сомнению, никогда не возмущалась. Но теперь семя недовольства в ее душе начало постепенно прорастать. Честити никак не удавалось ни выкинуть Тейна из головы, ни вызвать в сознании хотя бы одну-единственную мысль о Кроме — исключая настойчивое желание, чтобы светловолосый джентльмен исчез далеко-далеко и никогда больше не появлялся.