Мишелль Сагара - Молчание

Эмма покачала головой.

– Он разговаривал с какой-то дамой в зеркале. Она узнала его.

Маргарет была совершенно, абсолютно тихой. Эмма хотела бы отвести взгляд, но она не могла заставить себя отвернуться. Она чувствовала себя беспомощной и раньше, но никогда настолько.

– Они убьют Эрика, – почти онемев, сказала она. –Они убьют Чейза.

– Если Эллисон у Лонгленда, да, – сказала Маргарет. И намного мягче добавила. – Ты всегда имела довольно большую силу в руках, дорогая.

– Маргарет? – Эмма отвернулась от окна и подняла руки, ладони были изогнуты и пусты, как у попрашайки. Было ясно, что она собиралась начать.

Маргарет отвернулась для короткого совещания с остальными призраками – кроме Брэндана Холла, который стоял, скрестив руки, с настороженным выражением лица. Она повернулась к Эмме.

– Ты знаешь, что не обязана спрашивать, – начала она. Она властно подняла руку, когда Эмма открыла рот, и Эмма уважительно снова прикрыла его. – Но ты спрашиваешь. В этом разница, – сказала она спокойно, – между любовью и изнасилованием.

– Мы дадим тебе то, что тебе нужно.

– Джорджес...

– Он не ребенок, дорогая. Он мертвец.

– Я видела его с Майклом, – ответила Эмма.

Маргарет пожала плечами, одновременно деликатным и четким движением.

– Ты знаешь, что делать.

– Но я не...

– Ты не подозреваешь, что ты знаешь. Но тебе удалось пройти через узкую лазейку, когда ты изменила восприятие Марии. Ты изменила очень мало – в ней. Что ты изменила в себе, еще неизвестно, но это потом. Коснись линий Эмма. Коснись их всех.

– Линий? Ты имеешь в виду – цепей?

Маргарет кивнула.

Эмма нахмурилась, а затем повернулась к Эндрю, до сих пор пребывающего в безопасности и на небесах – для него – на руках своей матери.

– Эндрю, – сказала она, не глядя на его мать. – Там, снаружи люди. Я не знаю, видишь ли ты их, но они... они плохие люди. Один из них хочет причинить боль твоему маленькому брату. И они причинят боль нам – всем нам – если мы не будем осторожны.

– Эмма, – начала Мария, ее голос был резким и прерывающимся, как может быть только у матери, когда ее ребенку угрожают.

Эмма заставила себя проигнорировать ее.

– Если они попытаются подобраться к твоей маме, тебе нужно будет смотреть на огонь, – сказала она ему.

Он зарылся лицом в шею своей матери и взгляд Эммы скользнул прочь.

– Мне жаль, Эндрю, – мягко сказала она. – Но огонь – он делает все, что ты захочешь, даже если ты не осознаешь этого пока. Если они придут, попытайся – попытайся очень-очень сильно.

Она повернулась к призракам, и в этот раз, когда она подняла руки, она подняла правую в свободно сжатом кулаке. От этого кулака потоком к пятерым, смотревшим на нее в молчании, разбежались длинные золотые цепи. Они протянулись от ее руки к их сердцам, горевшим слабым свечением подобно тому, как светились их глаза – все их глаза.

Она сглотнула.

– Твои друзья умрут, если ты не решишься, дорогая.

Она колебалась, потому что знала эти линии и их жизненную силу, если можно было так назвать то, учитывая, что они были мертвы, откуда появлялась линия. Если она сделает то, что она должна делать, она станет некромантом. То, что она сделала для Эндрю, что она сделала с Марией – все было иначе, и она знала это.

Это? Это использование той же самой силы, что и некроманты. И не имело значения, в конце концов, зачем. Все некроманты, скорее всего предполагали, что у них были причины, и каждый был уверен, что у него веские причины, потому что люди были такие же. Они могли оправдать свои действия. Потому что действия могут казаться злыми и неправильными, если смотреть только с одной стороны.

Она в отчаянии повернулась, чтобы посмотреть в окно. Она увидела зеленый огонь, окруживший Эрика и Чейза и искажавший зелено-

коричневые газоны на бульваре; она увидела, что Лонгленд обеими руками держал Эллисон, и она увидела двух других некромантов, раскинувших руки в воздухе так, что казалось, огонь окруживший Чейза и Эрика исходил прямо из их рук.

Эрик. Чейз. Эллисон.

Она не знала, что произошло с остальными друзьями.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и раскрыла руку.

– Эмма...

Цепи свободно лежали на ее ладони.

– Я не могу, – резко произнесла она. – Не так. Но я могу использовать силу, которую используют они, так как это было с Эмили.

– Если ты попытаешься, он убьет Эллисон.

– Если он убьет Эллисон, он умрет. – Эмма больше ничего не сказала, потому что ей нечего было сказать. И поскольку она уперлась в подоконник и начала взбираться на него, она почувствовала, что руки ее начали пульсировать. От тепла. От жара, интенсивного и опьяняющего.

– Ты сможешь, дорогая, – более глубоким голосом сказала Маргарет. – Ты сделаешь.

– Маргарет!

– О, замолчи. Ты сказала все, что должна была сказать, и даже поверила в это. Это все, что ты могла попросить. Сьюзенн?

– Я согласна.

– Мы позволили бы тебе взять силу, – сказала она. – Но еще мы можем – как твой отец – дать. Иди, дорогая. Делай, что должна. Мы с тобой.

Потому, что у них не было выбора.

Тепло поднималось от ее рук к плечам, а оттуда – по всему телу. Она закрыла глаза только на мгновенье, потому что само ощущение было таким сильным, что почти смущало.

И когда она снова открыла глаза, весь мир выглядел по-другому.

На улице было темно, хотя была средина дня. Небо было агрессивно красным - не зарево заката или восхода; цвет был слишком глубоким и единственным на небе. Ей понадобилось мгновенье, чтобы понять, почему на том свете улица была такой темной.

Трава была серой. Деревья были серыми. Машины – призрачные и прозрачные – тоже были серыми. Даже их одежда – штаны, рубашки, жакеты – были разных оттенков того же сероватого цвета.

Эмма вылезла в окно и замерла на секунду.

Только люди – Эрик, Чейз, Эллисон, Лонгленд и два его компаньона – выглядели нормально. Даже ребенок был унылого красно-коричневого оттенка, потому что проснулся и был очень этим недоволен.

Она балансировала на краю окна, глядя на маленькую крышу, которая прикрывала крыльцо. Она была небольшая: несколько футов бетона, не больше, прикрывали дверь. Лестницы были прислонены, с трудом доставая до первого окна. Второе окно было чистым, возле него не было никаких лестниц.

Она соскользнула с окна и приземлилась на крышу так тяжело, что прочувствовала свою ошибку коленями. Небольшая крыша, однако, выдержала ее вес. Она глубоко вздохнула и снова посмотрела на улицу, уже с более близкого расстояния. Чейза мучила боль и он тяжело дышал. Лицо Эрика застыло в маске. Если оно выражало когда-либо какие-то эмойции – а она ясно помнила его нежную улыбку – то сейчас оно утратило эту способность. Эмма не могла понять, причинял ли ему огонь, который все еще окружал его, какую-то боль вообще.