Ева Фёллер - Волшебная гондола

— Дерьмо, — пробормотала я, когда заметила, что это никакой не сон.

Только начало светать. Кларисса уже встала и тянулась к коричневой одежде. Она была похожа на ту, которую мне вчера дал Барта. Очевидно, здесь это был последний писк. Только ее обувь была другой; она проскользнула в деревянные башмачки, которые выгляди значительно массивнее, чем кожаные ботинки, которые я получила от Барта.

Барт... Могло бы пройти не так много времени до того, как он появится здесь с этим

Себастиано, когда я должна буду быть готовой к выступлению.

Взгляд в зеркало с ручкой показало мне, что я выглядела, как глухая леди в "Один дома". В ужасе я схватила гребень и пыталась распутать пучки. Без особого успеха.

— Здесь есть возможность помыть голову?

Кларисса засмеялась.

— Это столетие может быть и более отсталое, но одно нужно сказать: в чистоте здесь продвинулись гораздо дальше, чем в моем времени. Здесь умываются гораздо чаще, чем через триста лет.

— Понимаю, — это действительно было так, потому что где-то читала, что во времена рококо, той эпохи, из которой происходила Кларисса, освежались духами и пудрой, потому что считали частое принятие ванны нездоровым. Если кто-то начинал плохо пахнуть, ему нужно было воспользоваться тонной туалетной воды.

— Тогда где ты моешься? — спросила я.

— Вот этим, — Кларисса вытащила большую глиняную миску для купания из-под кровати. — Летними днями, как сегодня, я моюсь во внутреннем дворе, для этого я беру чан с теплой водой на улицу. Позже мы можем нагреть воды, если хочешь.

Тогда мы сможем вместе помыть головы. Вдвоем дела пойдут легче, — игриво она поправила длинные, светлые локоны. — Тогда мы будем красиво выглядеть, если

Себастиано действительно придет сегодня.

— Почему он не должен придти? — спросила я, подавляя опасение, которое пыталось прокрасться от слов Клариссы.

Она подняла плечи.

— Он — очень занятый мужчина.

— Мужчина? Сколько ему вообще лет?

— Двадцать один, он такого же возраста как я.

— О, — сказала я пораженно. Я думала, она гораздо моложе, и внезапно я стала казаться себе наивной в свои семнадцать с половиной.

С любопытством я рассматривала ее.

— Почему ты, собственно, не вернулась домой?

Ее лицо потемнело.

— Это просто не сработало.

— Почему же нет?

— Если бы я только знала, — сказала Кларисса. — Я бы отдала все, чтобы узнать.

Тоскливо я схватила свою верхнюю одежду и натянула ее.

— Ты же несколько раз пыталась? Я имею в виду, вернуться назад?

— А как ты думаешь? — ответила она.

Мне пришла другая мысль.

— Предположим, что в один день это все же сработает, ты тогда снова оказалась бы в телеге? В том же возрасте как тогда? И... эмм, по дороге к эшафоту?

— Я молюсь, чтобы этого не произошло.

— Почему тебя вообще приговорили к смерти? — поинтересовалась я.

—Потому что я — дворянка, — Кларисса подняла подбородок и, внезапно, стала такой аристократичной, несмотря на простое облачение. Я — Комтессе Кларисса де

Сен Перду, троюродная сестра бедного Дофина, — она остановилась. — Я могу произнести все это, — говорит она со счастливой улыбкой. — Даже мое настоящее имя! Ах, как же я рада, что ты со мной!

Я обдумывала, нужно ли обращаться к ней "Ваше Величество" или как-то так, но после того как мы спали в одной кровати, это казалось мне придурковатым.

— Кто такой Дофин? — спросила я вместо этого.

— Сын короля, которого ,несмотря на детский возраст ,заключила в тюрьму.

Собственно, он — король, так как его отец был жестоко убит. Я смотрела на это и плакала, не переставая.

Правильно, муж Марии Антуанетты также был обезглавлен. Я тяжело сглотнула.

Бедная Кларисса, она видела, как текли потоки крови и висела на волоске от того, чтобы стать жертвой гильотины!

— Если я смогу еще как-нибудь перед моим возвращением... — сказала я, охваченная сочувствием.

— Конечно. Нам нужно принести воды, — бодро произнесла Кларисса. — И в магазине есть масса вещей, которые надо сделать.

Когда мы спустились вниз, нас поймала ворчливо смотрящая Матильда. Она стояла у кухонного стола и резала копченую колбасу на кусочки, которые время от времени отправляла в рот во время работы. С ней за столом сидел сморщенный человечек, которого можно было увидеть, только посмотрев второй раз, так как

Матильда с ее массивным видом стояла напротив. Вероятно, это был ее супруг

Якопо. Когда он увидел меня, он любезно улыбнулся.

— Это она, да, — сказал он. — Еще один бедный подкидыш! Второе солнце в нашей скромной хижине! Как твое имя, маленькое солнце?

—Анна, — сказала я польщено.

— Как?

— Анна.

Он поднес руку за ухо и вопросительно глянул на меня.

— Анна, Господи Боже, снова, — проревела Матильда.

Я вздрогнула, но несмотря на это пожелала им доброго утра и поблагодарила за ночлег.

— Самое время, чтобы кому-то принести воду, — недовольно сказала Матильда.

— Считай, что нас уже нет, — объяснила Кларисса. Она поспешила наверх и принесла два накрахмаленных чепца, один из которых она одела мне на голову.

— Это такой обычай, — объяснила она.

Она схватила меня и потащила через прихожую в переулок.

— Не нужно ли мне лучше остаться здесь? — спросила я. — Что, если Себастиано сейчас придет, чтобы забрать меня?

— Этого не произойдет, не переживай. Это звучало как раз к Prim*. Он никогда еще не появлялся в Non**. К тому времени мы уже успеем помыть волосы.

(*Итальянский — место

Итальянский —время)

Мне больше ничего не оставалось, как довериться ей в этом вопросе, даже, если у меня не было ни малейшего предчувствия, что значили Prim и Non.

Наша дорога пролегала вдоль и поперек через несколько переулков, пару небольших мостиков, немного вдоль канала и, наконец, через ворота к церковной площади. Я вовсе не пыталась запомнить дорогу, так как я не осталась бы здесь надолго.

При дневном освещении даже полному дураку стало бы ясно, что это действительно прошлое. Только часть переулков была вымощена, некоторые покрывал слой из твердо-утрамбованной глины. В некоторых домах окна не были закрыты оконными стеклами, а только обтянуты клеенкой или звериной шкурой.

А еще люди! Я знала, что это невежливо так пристально смотреть на незнакомых людей, но я не могла по-другому. Все, кто пересекали нам дорогу, были одеты, как на старых картинах Беллини, которые я видела в Академии.

Можно было легко определить и без знания истории, у кого были деньги, а у кого нет: вещи бедных людей были поношенными, некоторые по-настоящему в обносках, в то время как лучше устроившиеся были одеты солидно, частично действительно благородно.

Заметила одного в грубой одежде и крестьянских ботинках, другого в бархате и шелках. Тут и там бегали и играли грязные, босые дети.