Юлия Поленова - Кровь на снегу

— О, да. Даже слишком. Потом меня привезли в Англию и стали обучать в английских гимназиях, наверно, моё образование задержало отца здесь. Хм, не надолого. — задумчиво проговорил я — Через несколько лет я поступил в университет и начал получать хорошее образование, но к тому моменту меня посетила ужасная новость — отца смыло волной при шторме в кипящую пучину. Даже тело не было найдено. И, честно признаться, мне вдруг совершенно расхотелось учиться.

Я бросил университет, сейчас стараюсь применять полученные мной знания…

Все слушали мой рассказ, даже Бэском, который не раз меня выслушивал, вновь обратил внимание и сочувственно хлопал меня по плечу.

(хотя все его движения вызывали у меня отвращение, не говоря уже о прикосновениях)

Элспет отодвинула тарелку и, поставив подбородок на руки, усердно пыталась выразить чуткость и участливость, но почему-то иногда она, словно, погружалась в мир мечтаний и, глядя мне в глаза, пыталась что-то сказать. Однако я понял, что мне пытались сказать эти глаза…

«Не лги».

Я вздрогнул.

— А на что же вы живёте? — умилённо спросил меня Холлидей

— Ну, отец оставил мне порт на западном берегу Англии и имение, могу сказать, что прибыли на жизнь мне хватает.

Отец Элспет изогнул губы, говоря этим, что рассуждаю…

(лгу…)

я разумно.

— Извините, но могли бы мы говорить о чём-нибудь другом. Мне не очень то приятно рассказывать о своём прошлом, тем более видеть, как люди меня жалеют, — я улыбнулся извиняющей улыбкой.

— Ну, конечно же, Гарольд, вы правы, нам необходимо поговорить о чём-нибудь другом.

С выражением полного понимания проговорил герцог. Могу лишь добавить, что этот жирный ублюдок всё же чем-то помогал.

— А мне вот интересно знать о прошлом человека, таким образом можно сделать вывод о его будущем — не унимался Холлидей и настойчиво продолжал свой допрос. Но Бэском бросил в его сторону взгляд полный ярости. В эту секунду началось внутреннее противостояние двух братьев, которые до сегоднешнего вечера жили в полном согласии. Герцог защищал меня, как своего сына.

Дочь Холлидея подняла голову и посмотрела на отца так, как будто он ведёт себя отвратительно. Меня это тоже смутило, Бэнжамин играл со мной в игру, правила которой были известны ему одному и все сидящие за столом не знали их, в том числе и я.

Не знаю, белел ли я от злости или же краснел от стыда, однако это взбудоражило голод. Я чувствовал, слышал и видел кровь, окружающую меня и манящую, как сыр, мышей. Тем не менее, сыр был в мышеловке.

Настал критический момент.

Я опустил голову, закусил нижнюю губу клыком, но тут же сообразив, что мой клык явно не человеческий, убрал его.

Только я открыл рот, Элспет перебила меня:

— Папа, это очень не учтиво с твоей стороны, допрашивать человека и вытягивать из него то о чём он не хочет говорить. Мы ведь в Англии, а не в Америке. Не путай бескультурие с устоявшимися традициями.

Как же в этот момент я был благодарен Элспет, она позволила мне остаться Гарольдом.

Бэнжамин улыбнулся и замолчал, но моя злоба на столько разрослась, что мне хотелось разорвать этого лживого…

Лживого…

Злоба разорвалась ядом внутри меня, и голод возрождался из пепла.

Элспет перехватила эстафету:

— Почему-то до сих пор не могу свыкнуться с приездом в туманную Англию и её пусть прекрасной, но холодной красотой, я ведь выросла здесь. А меня всё угнетаети приводит в уныние, какая-то неизвестная усталость и скука… задумчиво говорила она, внимательно разглядывая меня и опять заглядывая внутрь.

— Прошёл день с момента вашего приезда, дорогая, ты ещё не оклемалась с дороги. Однако я удивлён твоей затворнической жизни, сколько я тебя помню, куда бы ты ни уезжала, после приезды в первый же день гуляла в саду со своими мыслями и мечтами — задыхаясь, говорил герцог, пытаясь, сказать всё быстрее, может, просто хотел заткнуть невежество своего брата.

— Да, дядюшка, вы правы, но я не могу понять причину… Может, мне просто наскучила гулять одной.

В разговор вступил я:

— Длительныё английские вечера хороши для влюблённых… им ночью не так холодно, тем более что зима в этом году выдалась холоднее обычного.

И пока я говорил этот небольшой монолог, я не спускал глаз с Элспет, на что она отвечала тем же.

Но тут в кухне что-то загремело, словно, свалился поднос с посудой, мы все вздрогнули и оглянулись в сторону двери. И на лице каждого зависло удивление. Через несколько секунд в столовую ворвался дворецкий с горящими глазами, бледным и явно чем-то испуганным, лицом.

Он, шатаясь, брёл к нам и говорил:

— Хозяин… случилось…

Задыхаясь, он начал хвататься за грудь.

— Боже всемилостевый, Эдгар, сядте и успокойтесь — дрожащим голосом говорил Бэском, а Холлидей подставил свой стул дворецкому, что бы тот на него сел, а не упал замертво от сердечного приступа. Ему даже свой стакан с водой подала Элспет.

Немного отпив и отдышавшись, Эдгар начал говорить более уравновешенным тоном, однако во мне разыгрался шторм паники, точно, я знал, что хотел нам сообщить дворецкий:

— Милорд, случилось нечто ужасное… о, Господь… я этого не могу произнести вслух…

Лица присутствующих посерели, а бледное лицо Элспет засияло нездоровым румянцем и в глазах будто бы два хрусталика.

Мой страх разыгрался не на шутку, все приготовились.

— Половинавашихгостеймертва… — выдохнул Эдгар.

— Что-о-о-о… — хором спросиле все, кроме меня.

Мне пришлось опустить глаза, что бы никому ни удалось прочитать в них явное признание, поскольку я был единственным, кто понимал, о чём говорит дворцкий.

— Многие… многие гости найдены мёртвыми в своих каретах… о, Боже… они были совсем мёртвые…

И этот мужчина даже не понимал, что говорит глупости. «Совсем мёртвые»!? Какой вздор!!! Но Эдгар был напуган, и его несложно понять…

Он закатил глаза и запракинул голову назад, тяжело дыша. Элспет села на стул и прижала к губам салфетку, наверно, инсцинировав сценку «мне дурно». Но глаза светились очевидным торжеством, зрачки метались, а руки дрожали. Я также трёсся и теперь мой голод рвался наружу, как бешаный зверь.

Я схватил руку Элспет, сжав так сильно, что у неё костяшки затрещали. Однако ни стона, ни полу-стона не вырвалось из груди девушки, а лишь вздох, томный и сладкий. Она закатила глаза и приоткрыла рот, словно, я и не боль ей причинял, а ласкал это извивающееся от нежности тело. Хотя если боль сродне ласке для Элспет, то почему бы и не получать от этого удовольствие. Она же в свою очередь жаждала и любила страдание тела…

Я видел, что она скрывала свои чёрные, похотливые желания, но скрывала плохо, потому что я этого не хотел и продолжал делать ей больно. Пальцы её побелели и напряглись.