Карина Демина - Искры гаснущих жил

…под лестницей много пыли, и Кэри знает, что ей никак нельзя находиться здесь. Ей вообще не стоит покидать своей комнаты, но там так скучно… на деревне, где Кэри жила раньше, никто и никогда ее не запирал и не запрещал ходить, где только вздумается.

Там было хорошо, и Кэри хотела бы вернуться. Но отец сказал, что она слишком взрослая уже и ей надо учиться быть леди. Кэри не очень понимает, как это, но она постарается, не для себя — для отца.

Она уже знает, что леди носят колючие чулки, даже если не хочется, и не пытаются заворачивать кошку в подол платья. И поэтому руки у них чистые, без царапин.

Леди быть скучно.

И Кэри вновь сбегает. Она видела кошку в саду, под кустом, и еще воробьев, которые слетались, облепляя ветки старого шиповника. Воробьев ловить куда сложнее, а вот кошка… Кэри еще вчера спрятала кусок вареной грудинки. Он немного запылился, но еще был неплох, и Кэри сунула его в рукав. На ткани расплывалось жирное пятно… опять ее заругают, но вдруг удастся пятно оттереть? Потом, после того, как кошка окажется в руках Кэри. Она же не пытается сделать кошке плохо, просто хочет подружиться, а то в этом огромном доме совершенно не с кем дружить! Нянька и та исчезла, впрочем, поэтому у Кэри и получилось выйти.

В доме суета.

И Кэри выглядывает в коридор.

А потом и на лестницу выбирается.

Лестница старая, скрипучая, но Кэри уже знает, какие ступеньки не стоит тревожить. Она крадется, сама с собой играя в прятки, и достигнув подножия, которое стерегут резные статуи, Кэри замирает.

Сколько всего… холл заполонили сундуки и сундучки, шляпные коробки, кожаные чемоданы с золоченой отделкой. И массивные короба. Чехлы с платьями…

— Руды первозданной ради, — раздраженный женский голос заставляет убрать руку — Кэри собиралась потрогать массивный кринолин на кольцах. — Сколько можно возиться?

— Эдганг, никто не виноват, что ты столько всего с собой возишь.

Отец. Он будет недоволен, увидев Кэри здесь.

Отец не раз повторял, что она должна быть послушной девочкой. И Кэри пятится, пятится, пока не добирается до лестницы. А потом оказывается и под лестницей.

— Ты бы предпочел, чтобы я путешествовала голой?

Женщина сердита.

— Я бы предпочел, чтобы ты не путешествовала вовсе.

— О да, конечно…

Шорох юбок. Они касаются паркета и раскачиваются, словно колокол.

— Я буду сидеть в поместье, не мешая тебе развлекаться…

— Эдганг…

— Где она?

— Прекрати. Это всего-навсего…

— Прекратить? — ее голос почти рвется, и Кэри вдруг становится очень-очень страшно. Она приседает на корточки и зажимает уши ладошками. А кусок грудинки выпадает из рукава на подол, оставляя еще одно пятно. — Еще скажи, что я не права.

— Ты права, дорогая, но…

— О, я терпела твоих любовниц, которых ты не давал себе труда скрывать, — женщина останавливается напротив убежища Кэри. И Кэри разглядывает бабочек, вышитых на подоле ее платья. Ткань темно-зеленая, как срез зрелого малахита, а бабочки черные. — Ты приводил их сюда! В мой дом!

Отец вздыхает.

— Эдганг, не при слугах…

— Да неужели? Ты вдруг стал стесняться слуг?

— Пойдут слухи…

— О тебе уже ходят! О том, что ты потерял остатки совести, — от женщины пахнет духами, и этот пряноватый запах завораживает Кэри. Запах и бабочки. Почти живые, почти настоящие. И преодолев страх, Кэри протягивает руку, касается подола липкими пальцами. Бабочка не улетает. Она скользкая, а ткань — мягкая. — И если любовниц я еще терпела, то твоего ублюдка… о чем ты думал, забрав ее?

Отец молчит. И женщина тоже. Тишина становится невыносимой, и Кэри очень-очень осторожно убирает руку… на бабочке остается клок пыли. Откуда только взялся?

— Ну? И где она?

— Эдганг…

— Где, я спрашиваю? Или ты собираешься ее прятать?

Сапоги отца покрыты грязью. Они скрипят, и каждый шаг приближает их к Кэри. А она раздумывает над серьезным вопросом: следует ли снять пылинку с юбки дамы, или же не рисковать? Леди сердита… вдруг еще сильней рассердится?

— Не собираюсь, — теперь он говорит жестко. — Девочка будет жить со мной.

— С тобой? Нет, дорогой. Она будет жить в моем доме! И носить имя моего рода, на которое ты и прав-то не имеешь… мой отец…

— Слишком много тебе позволял. Вырастил эгоистичную стерву, которая…

— Которая что?

Кэри все-таки решилась и очень быстро протянула руку, схватив серый клок.

— И на женщину не похожа…

Молчание.

— Эдганг, — теперь он говорит мягче. — Если бы ты стала немного… добрей, мне бы не понадобились любовницы. Я ведь любил тебя…

— Или мое имя и положение?

Она не уступит. И Кэри, затаившись в убежище, ждет. Ей жаль бедных бабочек, которые не могут улететь от этой злой женщины. А ссора все длится и длится. Они то срываются на крик, то на шепот. Потом все уходят и, выбравшись из тайника, Кэри бежит к себе. Она торопится, но не успевает, сталкивается у порога с леди, которая столь высока, что, для того, чтобы рассмотреть ее лицо, Кэри приходится задирать голову. И все равно лицо это скрыто короткой темной вуалью.

А на шляпке перо. Как куриное, но ярко-красного цвета.

Откуда леди его взяла?

— Эдганг… — отец стоит рядом с женщиной и, в попытке примирения, протягивает руку, — это просто-напросто ребенок!

— Это твой незаконнорожденный ребенок, — она шипит и бьет по его руке. — Который позорит и меня, и весь род.

Кэри прижимается к стене и, запрокинув голову, смотрит на перо. Только на перо. Пожалуй, никогда еще ей не было настолько страшно.

И когда узкие шелковые пальцы хватают ее, она кричит.

— Эдганг, что ты делаешь…

Больно. Пальцы впиваются в щеки, и рот Кэри сам собой открывается. Изо рта течет слюна, а крик захлебывается.

— Отвратительно, — леди выпускает Кэри и вытирает пальцы платком, тоже темно-зеленым, наверняка с бабочками. — Я не хочу ее больше видеть.

— И не увидишь. Обещаю.

Отец легко давал обещания, вот только редко исполнял их.

— А ты подумал о нашем мальчике? — голос леди становится иным, мягким, укоряющим. — Что станет со Сверром, когда он узнает об этой… этом существе.

Кэри позволяют скрыться в комнате, и она, забравшись под кровать, сидит, прижимает кулачки к груди. В комнате пусто и непривычно тихо. А нянька Кэри, которая до этого дня находилась при ней безотлучно, исчезла. Она появляется лишь под вечер, уставшая и тоже раздраженная.

— Вылезай, — говорит она и ставит на столик поднос.

Кэри голодна, но даже голод не помогает ей перебороть страх. И няньке приходится опуститься на корточки.

— Вылезай, кому говорю, — лицо женщины красно, и волосы выбиваются из-под чепца. От нее пахнет вишней и еще чем-то кисловатым, неприятным. Глаза ее блестят. — Вот же горе мое…