Карина Демина - Искры гаснущих жил

Длинная тень скользит по белой стене. У нее длинные, изломанные руки и тонкие пальцы, которые шевелятся, словно за стену цепляются.

Ближе и ближе.

Сбивается дыхание. И сердце уже не бьется, замирает в тщетной надежде, что тень не услышит его.

…Кэр-р-ри…

Вздрагивают гардины. И ветвь старого тополя, что трется о стекло с противным скрипом, застывает, словно опасаясь привлечь его внимание.

…раз-два-три…

Снова и снова он повторяет ненавистные слова.

…четыре-пять…

Тень изгибается в причудливом поклоне.

…я нашел тебя, Кэр-р-ри.

Он тянется и, не способный дотянутся, шипит от злости. Еще немного…

…я нашел тебя.

Кэри проснулась, закусив губу, сдерживая крик.

Тишина. Темнота. Квадрат окна, разрезанный узорчатой решеткой, и любопытная луна заглядывает в него. Тяжелый запах роз, еще недавно казавшийся раздражающе резким, сейчас он успокаивает.

Розы.

Ваза. Прикроватный столик, на котором стоит графин с водой и стакан. Темное озеро зеркала на противоположной стене.

Сон. Всего-навсего сон. Очередной кошмар, к которым она привыкла.

И Кэри, сев на кровати, коснулась пальцами пола.

Холодный… осень на дворе. И тот, кто преследует Кэри во снах, несколько недель как мертв.

— Мертв, — повторила Кэри, пробуя слово на вкус. — Мертв… умер… совсем умер и не придет.

Она смахнула слезу, и вторую тоже, закусив губу, приказала себе не плакать: леди Эдганг обладала на редкость острым слухом, а стены во дворце были удивительно тонки.

Кэри поднялась и на цыпочках, стараясь не потревожить старый паркет, подобралась к окну. Забравшись на широкий подоконник, она прижала ладони к холодному стеклу. Покрытое рябью дождя, оно утратило прозрачность, но Кэри, как когда-то в детстве, упрямо пыталась разглядеть, что же находится по ту его сторону.

…старый сад и два куста шиповника, что сплелись ветвями, создавая удивительный узор белых и красных цветов.

…трехцветная кошка, которая имеет обыкновение дремать в тени этих кустов.

…и воробьи, прилетающие поглазеть на ленивую кошку.

Кэри бросала им хлебные крошки, и воробьи суетились, верещали, а кошка приоткрывала то один, то другой глаз. Хвост ее вздрагивал, но кошка была слишком старой для охоты.

И доверчивой.

Кошка привыкла, что в старом поместье к ней относятся с уважением. Она и не попыталась убежать. Да и, наверное, она помнила Сверра другим.

Кэри часто заморгала, отгоняя непрошенные слезы.

Умер. И не вернется.

Никогда.

На подоконнике она просидела до рассвета, и лишь когда где-то далеко скрипнула дверь, и раздался громогласный голос Элоис. Старая горничная была глуховата и имела чудную привычку говорить сама с собой. И вот теперь она приближалась, ворча:

— Спина ноет и ноет… придумали… тоже… слякоть… кой день кряду… а и камины…

Кэри слышала отдельные слова, которые перемежались вздохами, и тяжелую поступь Элоис, ее кряхтение и кашель. Вот горничная остановилась у двери леди Эдганг и постучала. Ответа она не дождалась, надавила на ручку всем своим немалым весом. Застонала, прогибаясь, половица. И раздался недовольный голос леди Эдганг.

— Сколько раз вам повторять, что я не нуждаюсь в вашей помощи.

Кэри поморщилась, представив гримасу презрения на лице леди Эдганг.

— И я бы хотела побеседовать со старшей горничной. Вы передали мое желание?

Она сидит в кресле, придвинутом вплотную к камину. Его топят, конечно, но слабо, так, что рыжая пленка огня едва-едва покрывает сырые дрова. Он то скатывается на подушку из пепла, грозя погаснуть, то вдруг карабкается по гладкой коре, цепляясь за нее рыжими лапами. И лишь к обеду разгорится, расползется по камину, плеснет недолгим теплом.

И стены, быть может, немного прогреются.

Впрочем, эта часть дворца была старой, и стены, поросшие снаружи виноградом, изнутри пестрели многочисленными трещинами. Их замазывали, скрывали за дорогими панелями или вот шелковыми обоями, но ведь теплее от этого не становилось.

И леди Эдганг мерзла, что не улучшало ее настроения.

— Тогда почему старшая горничная до сих пор не явилась? — она наверняка встала и подошла к Элоис вплотную. И та потупилась, не зная, что ответить, дабы не обидеть гостью.

Впрочем, и Кэри, и самой леди Эдганг ответ был известен: они не столь значительные персоны, чтобы старшая горничная тратила на них свое время. И быть может, уже завтра их переведут из этих комнат, пусть бы и тесных, холодных, в городскую тюрьму. А там и вовсе казнят…

— Да уберетесь вы с глаз моих или нет? — леди Эдганг повысила голос. И значит, настроение у нее ныне более мерзкое, чем обычно. Плохо…

Кэри со вздохом покинула насиженное место и, сунув озябшие руки в подмышки, нырнула под одеяло. Пуховое, некогда оно было роскошным, но за многие годы верной службы истончилось. Его досыпали пером, и то лезло сквозь ткань.

А простыня за ночь заледенела.

— Леди Кэри, — Элоис не стала утруждать себя стуком, просто толкнула дверь. — Вставайте. Светло уже. Солнышко встало, а вы еще в постели.

В громком ее голосе, в самом облике, тяжеловатом, неуклюжем — и этот факт леди Эдганг сочла оскорблением — было что-то уютное. И Кэри нравилось смотреть на Элоис. Вот она, прихрамывая, подбирается к шторам, берет в руки крюк и тянется, цепляя подвесы. Шторы расползаются, впуская рассеянный свет. Вот Элоис переминается у подоконника, метелкой из куриных перьев стирая невидимую пыль, вот, вздыхая, идет к гардеробу…

Он заполнен едва ли на треть, и все платья сшиты из серой грубой ткани. Пожалуй, в них Кэри и сама похожа на горничную. Ну или на гувернантку.

— В мое время, — ворчит Элоис, вытягивая очередной наряд, который ничем-то не отличался от вчерашнего и наверняка был точной копией завтрашнего. — Молодые девицы вскакивали засветло… вот помню…

Воспоминаний у Элоис было слишком много, и они не удерживались в ее голове, но выплескивались на собеседника ворохом слов. Порой Элоис забывала, о чем шла речь и перескакивала с одной истории на другую…

— …и все-то сама делать спешила. Не то, что нынешние, — усадив Кэри перед зеркалом, она взялась за гребень. — Бедная ты моя девочка…

— Я?

Кэри удивилась: прежде Элоис при всем дружелюбии не позволяла себе подобного.

— Ты, ты, — массивная ладонь Элоис коснулась волос. — Кто ж еще… сиротка… мамаши, небось, знать не знаешь?

— Не знаю, — согласилась Кэри и мысленно пожелала себе прикусить язык. Конечно, ее происхождение ни для кого не секрет, но не хватало еще со служанкой о родителях сплетничать.

— А батюшка помер… вот и говорю, сиротка… некому заступиться, — тяжко вздохнув, Элоис вернулась к прерванному занятию. Несмотря на грубые руки и толстые пальцы, с волосами она управлялась ловко. — Замуж тебя отдадут. Слышала…