Розмари Клемент-Мур - Дух и прах

– Сначала Алексис. Где она?

Джонсон с мрачной угрозой распутал еще одну нить:

– Ты не в том положении, чтобы торговаться, Магуайр. Сегодня в музее много милых маленьких детишек. Прямо сейчас они едят полдник как раз за этой стеной. Не хотите проверить, как далеко может дотянуться магия?

После нового удара Карсон остался беспомощно лежать на полу. Я боролась с удерживающими меня парнями до тех пор, пока не возникло ощущение, что плечи вот-вот выскочат из суставов.

Оостерхаус повернулся ко мне так стремительно, что даже очертания расплылись:

– Поторопись, моя девочка, и мы сможем его спасти. Открой Завесу, и я помогу тебе.

Я не стала спрашивать, как ему это удастся. Просто не могла позволить себе усомниться и ошибиться. Титаническим усилием я задвинула подальше панику и слезы, отыскала в себе мелодию, взывающую к границе между нашим миром и загробным, и вложила в нее всю душу.

Завеса отзывалась неохотно, и я увеличила усилия, изливая отчаяние в небесную серенаду, пока постепенно воздух позади тени Оостерхауса не начал мерцать.

– Ты должна отделить мое «ка» от статуи! – заорал он, перекрикивая колокольный набат моего экстрасенсорного восприятия.

Благодаря недавней лекции, я поняла, о чем он говорит. Представила, как моя тень распутывает узлы его безмолвного неустойчивого отпечатка в самом центре статуи. Тот освободился, понесся в сторону завесы, но встретил стоящего на пути Оостерхауса. Оставалась лишь одна призрачная нить, привязывавшая фантома к статуе, остальные же стали переплетаться вокруг изначальной формы, проникая внутрь, сливаясь…

Восстанавливая.

Завеса изменилась, по краям возникло теплое золотистое сияние. В следующее мгновение она открылась, и словно дневной свет озарил вход в гробницу. Силуэт, возникший на фоне слепящего света, в точности повторял образ, нарисованный на стенах вокруг нас.

Он возвысился над тенью Оостерхауса. Когда яркий свет стал ослепительным, две фигуры слились воедино. Удерживающие меня парни разжали руки, и я поспешила защитить глаза, так как все витрины в зале разбивались вдребезги. Стекло дождем сыпалось вниз, кошмарное сияние приобрело темно-красный оттенок, и наступила звенящая тишина.

К тому моменту, когда ко мне вернулось зрение, Завеса исчезла вместе со старомодно выглядящим профессором, с его аккуратной седой бородой и огромными карманами на штанах цвета хаки.

На его месте стоял бог с головой шакала.

– Я тот, кого вы искали. – Его голос разлился по комнате подобно водам Нила. – Я Черный Шакал, и сейчас всему придет конец.

Что. За. Черт.

Никто не шелохнулся. Слышался только звук падения осколков стекла и хриплое дыхание Карсона, словно только что вынырнувшего из глубин океана. Члены братства стояли с отвисшими челюстями и пялились на гигантскую фигуру с головой шакала, возникшую на пороге комнаты подготовки к мумификации.

Джонсон опустился на одно колено. Остальные братья последовали его примеру и склонились перед тем, кто раньше был профессором Оостерхаусом.

Что я обо всем этом думала? Что нам это не сулит ничего хорошего.

– Братья, благодарю вас за верность. Ваша преданность будет вознаграждена. – Голос Шакала оставался профессорским, но с мрачноватым оттенком и отзвуком загробного мира. – Все, что имею, я разделю с вами, и мы вместе начнем новую династию, чье правление продлится бесконечно долго.

– Спасибо, мой повелитель, – сказал Джонсон, поднимая голову.

Остальные парни повторили его реплику. Их потрясение уменьшилось до опасливого трепета, и сюда же примешивалось нечто похожее на предвкушение и алчность.

Карсон с большим трудом поднялся на ноги и неверяще уставился на Шакала. Затем взглянул на меня поверх голов приспешников, стоявших на коленях.

– Дейзи, что ты наделала?

– Ничего, – выдавила я испуганно.

Вот только я явно что-то сделала.

– Ты открыла дверь в загробный мир и освободила меня, – ответила величественная фигура. – Я умер человеком с бренным телом и огромными познаниями. А вернулся богом.

Ого. Это уже даже не просто кощунство, а какая-то высшая степень высокомерия.

Неужели перед нами настоящий бог? Именно так и можно было подумать, глядя на него. Но другим своим зрением я видела Оостерхауса. Не того седобородого профессора, который просил меня открыть Завесу, а моложе. Загорелого блондина в хорошей физической форме – обнаженный торс, льняная юбка, ниспадающая складками и массивные золотые украшения, как у древнеегипетских жрецов или фараонов.

Он излучал жизненную силу, и я осознала, что смотрю вовсе не на отпечаток Карла Оостерхауса. Он был слишком значительным, слишком настоящим. Я смотрела на нечто более реальное. На его дух. Его душа вернулась из загробного мира.

Этого не должно было произойти.

Но произошло. Это случилось, и это плохо.

Джонсон встал с колен и жестом показал остальным последовать его примеру.

– Что нам делать с этими двумя? – спросил он, имея в виду нас с Карсоном.

Шакал Оостерхауса повернулся ко мне:

– Дейзи Гуднайт, ты присоединишься к нам? Подумай, сколько всего удивительного ты сможешь свершить, объединив наши силы. Я слышал твой разговор с юным Магуайром и знаю о твоем желании изменить мир.

Он ошибался. Мир неидеален, но менять его согласно собственным представлениям – это не выход. Я хотела решать проблемы, а не создавать новые, так что ответила:

– Отвалите, профессор. – Профессорские попытки прельстить меня бесили, потому что все это время он со мной играл. А больше всего моя внутренняя идеалистка ненавидит, когда злоупотребляют ее добросердечностью. – Будь вы богом, то и сами открыли бы Завесу.

По Шакалу – настолько цельному, насколько возможно ввиду отсутствия тела – прокатились волны ярости. Сквозь стук адреналина в ушах, я слышала людей, бегущих на шум. Оостерхаус тоже услышал, и гнев его сменился злорадной усмешкой, что намного хуже.

– Моя девочка, ты нуждаешься в доказательствах? – спросил он. – Я предоставлю их в благодарность за твой вклад в воссоединении моего духа.

Затем выпрямился и вдохнул древнюю пыль, которая кружила в воздухе после разрушений. Фигура Шакала увеличивалась, грудная клетка раздувалась. Мои чувства обострились все разом, словно шелк скользнул по коже, и я осознала, что бывший профессор вовсе не дышал, а всасывал отпечатки двадцати трех человеческих душ.

Пыль закручивалась вокруг него воронкой, он поглощал ее, становясь больше, ярче. Затем невероятно долго выдыхал все это обратно, возвращая жизнь в высушенные трупы по всей комнате.

Они зашевелились, закачались, как мачты в бурю, и поднялись из своих стерильных музейных могил.