Ларисса Айон - Перерожденный грех (ЛП)

Ошеломленная, в ужасе и в полном отчаяние, она схватила Лора за руку.

— Верни его! — Она прижала руку Лора к бедру Кона. Он был все еще теплый. Шанс еще был. Все еще был! — Сделай это!

— Я не могу, Син. — Лор нежно убрал ее руку. — Кинжал… Это твой кинжал Гаргантюа.

Не может быть! Ее рука автоматически метнулась к пустым ножнам на бедре. О, Боже! Этот сукин сын как-то стащил его у нее.

Люк откашлялся.

— Он заставил меня воспользоваться им. Сказал, что тогда Лор не сможет вернуть его назад. Что-то о магических свойствах кинжала, которые помешают дару Лора.

Син едва слышала объяснение Люка, едва слышала что-либо еще кроме безмолвных криках в ее ушах:

— Ты, ублюдок!

Син бросилась на Люка, но Тень поймал ее прежде, чем она до него добралась. Тем ни менее намеренье навредить Люку осталось и заклинание «Убежище» сработало, заставляя символы на стенах пульсировать также, как и боль в ее черепе, словно когти впивающиеся в ее мозг. Агония затмила ее зрение и Син с криком рухнула на пол, да так, что затрещали коленные чашечки. Руки Тени обвились вокруг нее. А потом не смотря на стук у нее в голове, она почувствовала других, Призрак, Фантом и Лор опустились вокруг нее на пол. Кто-то взял ее за руку. Кто-то положил ладонь на плечо. А потом кто-то еще… Фантом, поняла она, прижал ее голову к своей груди, когда ее мир разлетелся на миллионы осколков.

За прожитые Коном тысячу лет, он боялся только одного — трех ночей полнолуния, превращавшие его в существо, которого страшились как люди, так и демоны. Не то чтобы он ненавидел быть подобным существом или даже ненавидел агонию, сопровождавшую превращение, но он презирал тридцать секунд уязвимости, которая приходила с каждым превращением.

Сейчас же, когда он открыл глаза и уставился на темное небо и восходящую луну, то произнес тихое приветствие, потому что теперь ночь была его лучшим новым другом, а день злейшим врагом, при условии конечно, что ритуал был завершен. Кон инстинктивно вздохнул, хотя ему это и не нужно было. Он положил руку на сердце, даже зная, что оно не будет биться.

Чей-то ботинок пнул Кона в бедро и он, лежа на церемониальном алтаре, повернул голову, чтобы взглянуть на друга своего детства — жилистого мужчину, чьи волосы были прикрыты банданой голубого цвета.

— Привет. — Ну, хотя бы его голос все еще звучал по-прежнему.

Аэд усмехнулся.

— Ну и какого это начинать вторую жизнь?

Морщась от боли в затекших мышц, Кон сел.

— Чувствуется как будто впустую прожил первую.

— Постарайся не потратить впустую и эту, ладно? — Акцент Аэда представлял собой смесь шотландского, датского и чего-то еще, от чего половина того что он говорил для Кона звучало как настоящий бред. Кон в отличие от своего старого друга провел достаточно много времени с людьми в современном мире, чтобы развить акцент, который не походил словно только что пришел прямо из фильма «Беовульф».

— Да. — Кон проверил свои руки и ноги, потянулся и сел на деревянном, обтянутом оленьей шкурой алтаре, он чувствовал себя точно также, как и прежде, до того, как стал созданием ночи. — Люк… Варг, который принес меня…

— Ему предоставили безопасный проход. Он ушел.

Хорошо. Черт, этот проклятый варг не хотел делать то, что Кон попросил. Кон был вынужден напомнить ему, что спас его от лавины, не говоря уже о том, что был в хижине, чтобы спасти не только Люка, но и Кару с ребенком. Тем ни менее было все равно чертовски трудно уболтать Люка. Его последними словами были:

— Я ненавижу тебя за это, ублюдок.

Кон вздрогнул, ощущая от голода острую боль в желудке.

— Ты удостоился чести присутствовать при моем рождении. — Рождении вампира. Того, кто должен был занять свое место на земле дампиров. Если бы Кон не был возвращен сюда до наступления темноты, его жизнь оборвалась бы навсегда. Никаких вторых шансов. Как-то, что случилось с его дочерью несколько веков назад.

С ворчливым согласием, Аэд присел и провел лезвием ножа по своему запястью. Кон отреагировал мгновенно: его клыки удлинились, рот наполнился слюной и низкий, голодный рык поднялся у него в груди.

Кровь дампира требовалась для этой части ритуала и имела решающее значение для обеспечения дополнительной защиты, а конкретно того, что будет разительно отличать Кона от остальных вампиров — иммунитет к святой воде, возможность ходить под солнцем, что вероятнее всего пришло из старинных легенд о вампирах. Но Кон по-прежнему будет подвержен всем остальным обычным опасностям вампиров — огонь, обезглавливание, деревянный кол, но… а кто не был?

Кон схватил своего друга за руку и подтянул его запястье к своему рту. Это было приятно, но ничто не было так прекрасно на вкус как кровь Син.

Проклятье!

О чем она думает прямо сейчас? Он жалел, что не смог рассказать ей о втором шансе для дампиров, все что он успел сказать Син в те последние секунды здравого рассудка, что он вернется назад. Что она будет его, и на этот раз не будет никаких связей кровью или магии, или ошейников.

Теперь, когда Кон больше не являлся дампиров, его навсегда изгонят с земель дампиров, отправят в ночь, точно также как отправили до этого и его братьев, и кузена Эйслинг, кого Кон должен был заменить в Совете дампиров.

Он больше не должен был служить дампирам, и Кону казалось, что с его плеч свалилась огромная тяжесть. Кон положил руку на грудь, где его сердце больше не билось… и улыбнулся. Сукин сын, это то, что он хотел с самого начала. Почему он так безрассудно относился к своей жизни? О, он хотел весело проводить время, делать все, что пожелает, но страх никогда не входил в его план.

Потому что в глубине души он знал, что смерть была лишь временной. Если он умрет, то всегда сможет вернуться назад и потом будет свободен от жизни дампиром навсегда.

Превосходно!

Теперь он будет подчиняться Совету вампиров, а его история состоять в том, что его обратил вампир, никому не известный сир. Даже вампиры не в курсе о втором шансе дампиров.

— Достаточно, парень. — Аэд взял Кона за волосы и оттянул от своего запястья. Он сам лизнул и запечатал свои ранки, а потом помог Кону подняться. — Что теперь?

— А теперь, — мрачно произнес Кон. — Я убью оборотня и предъявлю права на свою женщину.

Син чувствовала себя хреново, и выглядела не на много лучше.

Она не хотела покидать больницу и… О, Боже, как по-сумасшедшему это звучало, еще не так давно, она сделала бы все возможное, чтобы избежать этого места, а теперь, все чего Син хотела, так это остаться здесь.

Ее семья была здесь. И это все что осталось ей от Кона. Забавно, как потеря его открыла ей глаза на то, что соединенная с ним или нет, она все равно была привязана к нему. Кон владел ее сердцем и теперь, когда он умер, сердце, в ее пустой груди, ощущалось как бесполезный, не имеющий никакого стимула биться орган.