Марина Андреева - Грани реальности

— «И встретит сын правящей длани янтарные очи, и войдёт вслед за ними в нижний мир, чтобы те, обернувшись мглою ночною, к свержению Кхёрна его привели», — процитировала я неожиданно всплывшие в сознании, слова «огнегривой».

Призрак как‑то уж больно резко шарахнулся от меня, вскрикнув.

— Это ты?! — в голосе не было и намёка на дружелюбие.

— Что? — не поняла я.

— Это для тебя Альранд забрал моё тело! — с обвинением выкрикнул призрак. — Да… я слышала, что оно уже погибло, и да… я не верила, что ты соизволила сдохнуть, — шипела Алсея. — Так вот какое тело ты выбрала…

— Ты чего? — уже не на шутку перепуганная тихо спрашиваю, а сама, того не замечая отползаю подальше от разгневанного духа.

И вдруг до меня дошло! Алсея решила, что ведьма воплотилась в меня! Ой–ёй… и как же её разубедить‑то?

— И с чего такие выводы? — последнее я произнесла уже вслух.

— Не пытайся обмануть меня, Эльма, — рыкнул метающий глазами молнии дух. — Эта часть пророчества вечно была у тебя на устах! О том известно всем! На этом ты и спалилась в моём обличии, да–а? — оплывая меня по кругу, и не отрывая горящего взгляда, протянуло привидение.

О господи! С такими друзьями и враги не нужны!

— Да нет же! Ты не права! — выкрикнула, пытаясь достучаться до сознания разгневанного духа. — Я слышала эти слова от одной рыжей…

— Рыжей, говоришь, — недобро ухмыльнулся дух. — Ну, ну… Вот одного не пойму, к чему вся эта игра? Зачем ты здесь? Тебе мало того, что проделал со мной твой братец, решила ещё нервы помотать? Так с меня уже хватит! Слышишь! ХВА–АТИ–ИТ!!! — возопил дух так, что стёкла в окнах задрожали.

Не успела я и слова молвить, а Алсея растворилась в воздухе, словно её никогда и не было.

Обидно стало до ужаса. Да ещё переживания и кошмары последних дней как‑то разом навалились. И я заплакала. Со всеми сопутствующими: сопли, слезы, красный нос, опухшее лицо… И тут, словно гром среди ясного неба, раздаётся стук в дверь.

Делаю вид, что меня нет дома. Но кто‑то там слишком настырный. Входная дверь ходит ходуном, подозрительно поскрипывая и уже едва не слетает с петель, судя по звукам. Ну что делать? Вытираю сопли, слезы и смачно шмыгая носом плетусь открывать.

И тут моя челюсть плавно так… но верно, отпадает. Потому что на пороге… стоит он !

— Кхёрн… — понимая, что приобретаю дурную привычку падать в обморок шепчу я и ощущая, как моё тело подхватывают сильные мужские руки, проваливаюсь в забытьё.

— Не связывались бы вы с ней, — слышится откуда‑то ворчливый голос, явно принадлежащий нашей мадам «Каргуле». — Она совсем не то, чем кажется… это у вас сил сейчас нет, вот и не видите. А может это вообще ловушка? Шли б вы, а?

— Докатился, — вздыхает Антон–Кхёрн, — стоило на время сил лишиться и уже посылают… — но голос звучит тепло и по–доброму.

И тут понимаю, что моя голова покоится на чьих‑то коленях, а скрытая внутри сущность улавливает такой полюбившийся ей аромат и… против моей воли обращается!

— Ты? — вылупив на меня глаза, сообщает очевидное мой сказочный герой.

— Ну я, я, кто ж ещё, — отвечаю, вот только слышится это как этакое заикающееся: «М–мя–явк».

Честно говоря, я в какой‑то миг испугалась. Думала всё! Теперь ещё и этот во всех мыслимых и немыслимых грехах обвинит. Ан нет. Осторожно взял в руки, приподнял, всмотрелся в глаза и зашептал:

— Малышка! Катюшенька! Катенька! Котёночек мой! Я так рад, что ты нашлась…

И говорил это так, словно не в первый раз. Как‑то очень уж тепло и по–свойски моё имя в его устах звучало. И я ощутила, что кажется сейчас опять упаду в обморок… правда в этот раз от счастья!

— Ох уж эти мужчины… глупцы… бог, а туда же… — фоном раздавалось ворчание Каргули.

— Одного не пойму, — прижимая меня к груди, смотрит на продолжающую брюзжать старушенцию: — Что она вам сделала? За что вы на неё так взъелись?

А бабка всё не унимается, не воду, помои льёт, но мутно так, без конкретики. Под этот вот аккомпанемент устраиваюсь поудобнее и незаметно голову под мышку кой кому прячу. Типа: «меня здесь нет, я в домике». А сама ню–ю-юхаю–ю! И голова всё сильнее кружится от счастья. Того гляди всё ж брякнусь в бессознанку.

— Невозможно не понимать, что абсолютно все силы я потерять не мог, — как‑то вкрадчиво произносит мой Антон–Кхёрн. — Так зачем же провоцировать? Если сами не скажете, всё равно всё узнаю.

Любопытство‑то гложет. Забыв про обмороки, скашиваю глазки на потупившую очи мадам Торес. Та молча пыхтит, но судя по выражению морщинистого лица, как настоящий патриот своих сдавать не собирается. Мелькает мысль: обернуться и всё рассказать. Заодно появится шанс разрулить возникшие непонятки.

Но тут же понимаю, что это не просто попа… это полный попадос! Если обернусь человеком, то окажусь пред очами моего героя в костюме даже не Евы… у меня ж даже фигова листочка не будет! Хотя… обращаться не особо то и хочется. Мне так спокойно, хорошо и уютно. Любимый рядом… Ой! Что‑то меня опять куда‑то не туда заносит… Хотя… он такой добрый, нежный, понимающий… просто бог, а не мужчина. М–дя… он и есть бог. А я кто?

И опять мне грустно стало. А эти двое глазами друг друга буравят и помалкивают. Нашли время в гляделки играть. Каргуля‑таки сдалась, взгляд отвела и тихо так шепчет:

— Вы Алсею помните?

И я чувствую, что Антон весь как‑то сразу подобрался. Кстати я ж так и не знаю, что их связывало…

— И?

— Она до сих пор тут… — отводя взгляд в сторону пробормотала бабка.

— Как? Где? Почему? Она же…

— Если вы о гибели её тела в прошлом году… то не она была, — вздыхает мадам и решается всё же взглянуть в глаза сидящего напротив неё бога. — Её дух с бытности гимназисткой в этом здании застрял. А тело…

Сердце Кхёрна забилось сильнее. Он встал. Несколько раз прошёлся по комнате из угла в угол, словно мерял шагами окружающее пространство. Затем взглянул на трясущуюся как осиновый лист старуху и произнёс:

— Кто посмел?

Не знаю, то ли та действительно не знала, то ли от страха дар речи потеряла, но и без того миниатюрная старушка совсем скрючилась и помалкивала.

— Она. Она — Эльма, сестра Альранда, — послышался из дальнего угла голос духа.

— Алси? — встрепенулся Антон.

— Давно меня так не называли… И тебе многих веков, — как‑то придушено выдохнуло так и не решающееся материализоваться привидение. — У тебя в руках‑то, ради чего изгнали мою душу. То, что под моей личиной погубило твоего единственного друга. Ты змею пригрел в невинном обличии, — не унимался дух.

Хотелось кричать, доказывать, что она не права… но как? Опять захотелось плакать. И такое зло пробрало! Да что это в последнее время со мной? Все обвиняют ни за что, ни про что. В обмороки падаю с той же частотой, что другие руки моют. Слёзы, сопли распускаю постоянно.