Ольга Вереск - Сосуд (СИ)

— Молчать! — мальчишка дёрнулся и застыл, даже не моргал, — А теперь спокойно и по порядку: что за чудовище, как выглядело, какой урон нанесло! И без милордов, у меня не так много времени…

— Я… это, в общем, я само чудище не разглядел, больно темно было, до рассвета еще около часа… Сижу, значит, я на сеновале, крючки рыболовные чищу, деревенским же мужикам с рассветом на рыбалку… Мы очень вам за озеро благодарны, хоть и лягух меньше стало, зато рыбы тама… ого — го!

— Не отвлекайся, мальчик, иначе… — и я жестом указал за дверь.

— Ну — у, и слышу: визг! Девчачий! Я таких возле бани наслушался, когда девки в воду… ой, — я молча приподнял бровь, и гостя проняло. Да, нравы оставляют желать лучшего.

— Продолжай!

— Вот, бегу к озеру, а там, ми — и-илорд! — старательность, с которой мальчишка произносил последнее слово, почему‑то меня бесило. Чувствую, что издевается, а доказать не могу. Даже себе. Ладно, позже разберусь.

— Что там?! — моё терпение медленно, но уверенно двигается к отметке 'конец'.

— Чудовище! Оно золотое всё, вот чес слово! И крылья — огро — о-о — мные! А само так лицом на человека похоже. Вроде как. Ну да, и руки, и ноги есть! — кивнул сам себе деревенский пострелёнок.

— А кто кричал?!

— Ну, так девку оно в руках держало!

— Вашу?!

— Не — е-е, больно красивая, у нас таких нет! Нарядная вся такая! Платье — у — у-у, за такое б наши бабы убили б!

— Дальше!

— Я сразу не понял, что оно делает, а потом рассмотрел!

— И что же?! — о боги, еще минута, и я его удушу, потом оживлю и допрошу с пристрастием.

— Катает!

— Что?! — надеюсь, мне послышалось.

— Да — а-а, катались они. Ну, в смысле, оно за руки девчонку на весу держало, а она по воде скользила. И визжала, просто страсть, как визжала! Здорово, наверное, было!

Пауза. Мне совершенно нечего сказать, да и мыслей никаких.

— А потом они вместе в небо как взмыли, и брызги во всю сторону! И вдруг — камнем вниз, в воду, по самые её уши, и вверх, вот она ногами в сетках и запуталась! А это, ну чудовище крылатое, давай сети когтями рвать…

— То есть этот монстр нанес урон вашим рыболовным сетям, освобождая девушку?! Выходит, они были вместе?!

— Ну, да! Но сети — это так, мелочи, вот когда он, монстр ваш, девчонку на корову посадил и сетями подцепил их обоих… вот тогда деревенские зеваки, что на рёв скотины выбежали, и заголосили…

— Что?! Это просто какой‑то бред!

— Бред не бред, но не зря боги коровам крылья не дали, ой, не зря, у нас пол деревни теперь об этом знает… Выбрал бы еще какую, а то схватил Малушу, а она с вечера брюхом маялась, небось не то съела, и этот её вверх! До сих пор отмываются, ну, наши!

— И что с коровой?! — да, не самый умный вопрос, но судьба этой скотины внезапно стала волновать и меня.

— А что, ничего! Полетала да на дом старосты и присела, на самый конёк! Завалилась на бок да проломила крышу! Думали — всё! И тут слышим — му — у-у! А она на полатях лежит, как ни в чём не бывало, да пучок сухой травы жуёт! Всем двором снимали! Зато гордая теперь ходит среди своих, еще бы, не каждой скотине честь такая выпадает!

— На этом, я надеюсь, всё?! Больше жертв не было?!

— Не — е-е, если не считать дождя из лягушек, которые нашим бабам за пазуху попадали, да того, что такого визга мы отродясь не слыхали! Лучше мне б отдали, а они носились, прыгали, тьфу, дуры! Хорошо хоть в рубахах ночных повыскакивали, такие снять легче! Вот когда сняли, веселье и началось!

— Что за дождь?! — вздохнув, поинтересовался я, мне‑то плевать, но так и быть, дослушать надо.

— Да, девчонка эта, где не знаю, набрала целый мешок лягушек да на собравшихся зевак и вывернула! Еще кричала — 'Кушайте, на здоровье, я еще принесу'! И унеслась, в объятьях этого… ну, чудища! А когда я тару её, что рубахой оказалась, уже пустую, со старосты снял, вот тут и понял, что в замок надо идти!

— Почему в замок?! — а это уже интересно.

— Ну, как, вернуть лук и спросить, где она столько лягушек нашла! — невозмутимо просветил меня дерзкий мальчишка.

— Какой лук?! — до сих пор я и не замечал, что на спине у мальчишки находилась кладь, завернутая в мешковину. Настолько слилась она с затёртыми и драными одеждами подростка, которых было слишком много для лета.

— Да, вот этот! — расчехлив продолговатый свёрток, он продемонстрировал мне совершенно обычный составной лук, которым пользуется большинство охотников, если бы не одно 'но'… знак Живого леса, который выжжен на нём, я уже видел.

— Кья — я-я — ра — а-а — а! — от моего протяжного рёва зеркала и стёкла тронного зала осыпались сверкающим дождём.

Кьяра. Западная башня.

Сижу на кровати, с простынёй общаюсь. Чего ржёте, волшебная она, волшебная. Или магическая. Тьфу — у, не важно. В общем, только определились мы с ней с маршрутом следующего похода за стены замка, как слышу:

— А — а-а — ара! Аррр — а-а — а! — хм, кто такой этот Ара и чем он герцога разозлил, аж до Западной башни слышно, как Рихард беснуется?!

Не успела спросить у зеркала, оно вообще умное, слов нет, обо всех подробностях прошлой личной жизни милорда поведало, в картинках, ясное дело, как… Интересненько, скажу я вам! Так о чём это я?! Итак, собралась всё по зеркальцу выяснить, как дверь в комнату мою ка — а-ак бабахнет! И на пороге в клубах дыма и адского пламени, думаете кто?! — правильно, сам герцог его сиятельной персоной. В одной руке лук, на мой, кстати, похож, в другой — мальчишка, жуть какой грязный, с ног до головы.

— Узнаешь?! — и в спальню влетает пацан, еле на ногах удержался. Смотрю во все глаза. Кто такой?!

— Нет! Первый раз вижу! — честное слово, хотя — я-я, на Малого похож, такой же рыжий и тощий, может брат его. Но мой недавний знакомец говорил, что он сирота. Грязный, не мытый, в тине и ряске. Но мало ли в окрестностях таких мальчишек?!

— Да?! Значит так?! — я всё никак в толк не возьму, чего у Рихарда дым из носа валит?! Особый способ бессигарного курения?! Надо Сардосу рассказать, бог он или нет, а хватит всякую дрянь в рот тянуть!

— Рихард, у тебя глаз дёргается! Чайку?! — вежливость и еще раз вежливость, вот чему меня учила Тайя, но за безумной каруселью моей жизни, я как‑то это подзабыла. Потому встав с кровати, я правилась к столику и совершенно спокойно стала разливать травяной чай. Ах, да! Невозмутимость — вот еще одна ценная черта настоящей леди. М — да, походу до этого я леди и не была.

— А это?! Это ты узнаешь?! — и прямо на столик, сервированный к послеобеденному чаю, рухнул тяжёлый составной лук. Но я же леди! Вот с утра как из деревни вернулась, да как винцо, что накануне выпила, на холоде развеялось, так и решила: Даргерон — личность, развитая и полноценная, а я — леди! На том и расстались. Поэтому, тихо, стараясь не звякать разбитыми чашками и блюдцами, невозмутимо, совершенно спокойно, убираю лук, кладя его на трюмо, и еще раз спрашиваю: