Алина Борисова - За синими горами (СИ)

— «Там» — это где? — протянув руку, Анхен притягивает к себе ближайший стул и садится напротив меня с таким видом… что мне это допрос немного напоминать начинает. И говорить хочется все меньше.

— Там… Там — это в том месте, где Лоу пытался сделать, в общем-то то же, что и ты: включить меня в местную жизнь, ввести в местное общество… Твой опыт с больницей пока гораздо удачнее.

— Ну, я благодарю, конечно, за комплимент. И не могу не признать, что ты стала гораздо дипломатичнее, — сарказм светлейший авенэ скрывать и не думает. — Но вопрос тот же.

Да тот же, так тот же. Если хочется. Рассказываю. И про раскопки, и про танцы, и про Рин. И даже про излишне кровавый финал…

Молчит. Слушает. И снова молчит.

— А знаешь, — медленно, словно подбирая… даже не слова, тему своего высказывания, начинает, наконец, Анхен, — есть во всей этой истории один момент, на который я не отказался бы поглядеть лично. Даже попросил бы исполнить его для меня. На бис.

— Это какой же? — если он хотел меня удивить — у него получилось.

— Этот малолетний паскуденыш, стоящий перед тобой на коленях! Танцующий, целующий, говорящий… Знала б ты, сколько крови он нам с Арой попортил…

Нам с Арой? А впрочем… двести лет совместной жизни — это достаточно много, чтоб там уместились не только ненависть и отторжение. До того, как порвать ее фото, он еще сто лет их хранил… Да и не о ней мы сейчас.

— Паскуденыш? Это Лирин, что ли?

— Лирин, Лирин. Уж не знаю, на какой помойке они с Фэром его откапали, но сделали они это еще в крайне нежном возрасте. И с тех пор я был вынужден терпеть в своем доме не только его, но и его крайне развернутую и неимоверно аргументированную критику самой идеи Страны Людей, как проекта полностью несовместимого со здравым смыслом. Он всю свою сознательную жизнь так стремился не считать людей за людей — не то, что каждым действием или словом, каждым жестом буквально… И все же сломался, мерзавец!

— Просто жажда.

— Неет, Ларис, не просто жажда. В том-то и дело, что даже до этого зазнайки наконец дошло, что не просто жажда, что есть нечто еще в отношениях между людьми и вампирами, то, чего зубами не высосать и руками не пощупать… Ну да дракос с ним, болезным. Я другого не понимаю, почему ты мне сразу все это не рассказала?

— Сразу? Это когда ты злой был на весь свет, что тебе меня не выдали? Да как-то была не готова желать им смерти…

— Добрая ты у меня, Ларка, — саркастически тянет он. — Вот чего не отнять — того не отнять. Особенно бываешь добра к тем, кто искренне тебя любит… Лар, если бы я убивал каждого, кто мне чем-то не угодил, живые существа на этой планете давно бы кончились, — он вздохнул, поднялся со своего стула, перешел ко мне на диван, сел рядом, приобнял. — На самом деле я рад, что ты не весь прошлый год взаперти просидела в той хибаре, но хотя бы… Сколько? Месяц?

— Три недели.

— Хоть три недели провела в обществе, состоящем больше, чем из одного вампира. Мне жаль, что они напугали тебя. Мне очень жаль, что некоторые из них были столь несдержанны, что пытались взять желаемое насильно. Но мне кажется, ты неправильно расставляешь акценты. Изначально неправильно.

— Да? И как же это?

— Ты ассоциируешь их желание исключительно с голодом. Жаждой крови как жаждой еды и насыщения. И оттого ощущаешь себя тем кувшином, из которого каждый стремиться выпить. Но для вампира желание и голод — не синонимы. Желание — это все же тяга, основанная на сильнейшей симпатии. Пусть физической — но симпатии. Это приглашение к диалогу, к полилогу. Это именно жажда познания — в том числе физического познания на вкус и на ощупь. Мы не стремимся познать абсолютно каждого, но того, кто дорог и интересен. А будь это иначе — не было бы смысла танцевать бесконечные танцы, и снимать отдельно каждую бусинку… Мне жаль, что ты не можешь ответить на это желание, но, по крайней мере, бояться или опасаться его не надо. На самом деле, каждый раз — это просто комплимент тебе. И бедняга Фэр, признаваясь тебе в своих желаниях, всего лишь хотел сделать тебе приятное, повысить твою самооценку. Представляю, как поразила его абсурдность твоей реакции. Полагаю, он ее так и не понял, несмотря на все объяснения друга.

Наверное, несмотря на все объяснения, я и сама чего-то, все-таки, так до конца и не пойму. Или пойму, но вот принять…

— Скажи, а если бы Фэр… опять же, что бы сделать мне приятное и повысить самооценку… все же стал одним из моих любовников, ты отнесся бы к этому так же спокойно?

— Ну, мы можем это проверить. Хочешь, позовем его в гости? У меня нет особых планов на конец недели. А впрочем… могу даже оставить вас вдвоем, если ты хочешь провести время «более по-человечески».

— Вот так все просто?

— Если это поможет тебе меньше дичиться вампиров — то да. И если ты не хочешь встречаться с Риньером только потому, что боишься услышать от него, что он предпочел бы видеть тебя в своем саду или в своей постели, так начни встречаться хоть с Фэром — ведь он тебе это все уже сказал.

— Ну хорошо, ну допустим я такая неотесанная человеческая девочка, что глупо пугаюсь изысканных вампирских комплиментов. Но как быть с теми, кто на комплименты — даже изысканные вампирские — себя не разменивали? Кто просто хватал и волок?

— Кроме того, что ты, надеюсь, понимаешь, что в моем доме подобное невозможно?

— Лоу тоже казалось, что его покровительства довольно. А в аниарском храме так казалось и тебе.

— Мы, вроде, решили не ворошить прошлое. Что толку ходить по кругу? И мой дом — не храм, здесь я — единственный хозяин, — и столько убежденности было, что «никто и никогда», что захотелось поверить. Очень-очень захотелось. И я поверила. Ну, в самом деле, ведь он же не просто Анхен, он Анхенаридит ир го тэ Ставэ, авэнэ Эльвинерэлла, кто посмеет перечить ему в его собственном доме?

— Что же до сути твоего вопроса, — продолжил меж тем авэнэ, — то недорослей, хотевших твоей лунной крови, оправдывать ни в коей мере не собираюсь. Эти да, хотели лишь насыщения, ничего больше. И потому имена их из того же Лирина потом все же вытрясу и доступ им в Страну Людей еще лет на двести точно закрою, пусть сдержанности учатся. У вас там, знаешь ли, каждый день у кого-нибудь месячные, дня не бывает, чтоб не то, что на курсе — в одной из групп любого курса — ни из одной девы кровь не хлестала. Так что нечего им там расу позорить.

— А Нардан?

— Ну а что Нардан? Его и так уже откуда можно выгнали, по поводу тебя ему и без меня давно все объяснили, от того, что я больнее ударю, лучше до него не дойдет, так что и ворошить?

— Вы близко знакомы? Я так поняла, он работал в Светлогорском университете, вы не могли не пересекаться…

— И выгонял его из этого университета тоже я. Хотя должен был Гоэрэ, конечно. Но тут он «повода не видел». А у нас уже даже анекдоты ходили… Знаешь, есть препараты, стимулирующие преждевременный приход лунной крови. Так вот говорили, будто их создали специально ради Нардана — чтоб ему было удобней экзамены принимать. Поскольку он их только за лунную кровь и ставил: у кого вкуснее, тому и пять, а кого ждать пришлось две недели, тому и три.