Алина Борисова - За синими горами (СИ)

— Вы здесь откуда? — недоуменно оборачиваюсь.

— Оттуда. Не мог же я допустить, чтобы ты одна по пустырям ночью бегала, — он решительно меня отодвигает, уверенно берет Ясмину за подмышки и помогает подняться.

— Не надо, — слабо возражает она.

— Надо, — спокойно убеждает Андрей. — Обувь твоя где? — с неодобрением косится он на ее босые ноги.

— Дома.

— Вот и идем домой, — он легко подхватывает ее на руки и кивает мне, — пошли.

Иду, не зная, то ли благодарить его, то ли злиться. Вот зачем он за мной пошел? То, что я его целовала, еще не дает ему права вмешиваться.

— Все, спасибо, Андрей, дальше я сама, — несколько нервно оборачиваюсь к нему, едва он заходит за мной в комнату.

— Ее лучше сразу под теплый душ, — он не спешит выпускать из рук вампиршу. — Да и тебе не помешает.

— Андрей, откуда здесь душ? Это сельский дом. И пустите вы уже Ясю. Нам переодеться надо, вытереться, согреться. Вы мне сейчас не поможете, только задержите.

Он осторожно сажает Ясю на стул — безмолвную, апатичную, больше похожую на сломанную куклу, чем на живое существо.

— Может, лучше сразу вызвать врача? Как ты себя чувствуешь, Яся?

Она не отвечает, что не удивительно. Она давно уже никому не отвечает, кроме меня, даже Пашке. Скорее странно, что она на обрыве с ним разговаривала.

— Она чувствует себя плохо, и количество вылитой на нее воды этот параметр никак не меняет, — его присутствие начинает раздражать. У меня нет времени все ему объяснять. У меня нет желания все ему объяснять. Да и возможности придумать хоть какое-то приемлемое объяснение тоже нет. — Врач не нужен, Андрей, поверьте. Вам тоже лучше уйти.

— Маша, ты уверена?

— Что я точно простужусь, если вы не дадите мне возможности переодеться? Андрей, пожалуйста, не лезьте. Вы второй раз врываетесь в мой дом, и второй раз без приглашения. Это любые поцелуи перечеркивает, честное слово!

— Ты сама все каждый раз перечеркиваешь! — не выдерживает он. — Ты опять меня отталкиваешь! Опять! Поцелуи поцелуями, но в твою жизнь не лезть, так?

— Так.

Глаза в глаза. Почти дуэль. Почти война. И он уходит, излишне резко хлопнув дверью.

На работу идти не хотелось. Впервые, наверное, с момента знакомства с Андреем. Но какие тут варианты? Пошла. И к Андрею пошла, едва возможность выдалась.

— Выглядишь плохо, — хмуро сообщил он мне и не думая подниматься навстречу.

— Легла значительно позже обычного. К обеду пройдет, — решительно пересекаю его кабинет и столь же решительно забираюсь к нему на колени — намерено и осознанно.

— Прости, — шепчу ему в ухо, зарываясь пальцами в его волосы, непривычно короткие, непривычно светлые. Непривычно светлые, если сравнивать с Анхеном, непривычно темные, если сравнивать с Лоу. Да вот только зачем с ними сравнивать? — Вчера был замечательный вечер. Самый лучший за целый год. А глаза у тебя голубые. И целуешься ты восхитительно, — и сама целую его в висок.

Не сразу, но его руки все же смыкаются на моей талии.

— А почему у меня такое чувство, что ты прощаться пришла? И перешла на «ты» лишь для того, чтоб подсластить пилюлю?

— Потому что ты мнительный. И нерешительный там, где не надо, и настырный там, где не стоило бы.

— Нерешительный? Ты выставила меня за дверь, на что я должен решиться?

— Не надо, — прижимаюсь к нему, словно стремясь разделить с ним все то тепло, что он подарил моей душе, всю ту нежность, что я испытываю. Но он не вампир, он не почувствует. Приходится словами. — Я пришла извиниться за то, что вчера была так невежлива. За то, что выгнала, когда ты хотел помочь, за то, что ничего не объяснила. За то, что и сейчас не смогу объяснить… Ты стал мне дорог, Андрей, и дело не в поцелуях, и даже не помощи, что ты мне оказал. Просто я так привыкла уже, что ты рядом, что ты есть, что я просто могу зайти… И я думала о вчерашнем вечере, и о том, что хотела бы… попробовать… продолжить. Я ничего не обещаю, но я готова попробовать… И я не готова тебя потерять, просто потому, что… Понимаешь, я не все могу рассказать. Я не всем могу поделиться. Это мое прошлое. Оно темное, оно страшное. И однажды я от него избавлюсь, и в моем доме не останется закрытых дверей. Но пока… Я не могу тебя пустить. Ты мне дорог, ты мне нужен, ты мне важен, но…

— Но в свою жизнь ты меня пустить не готова, — вздохнув, договаривает он за меня. Его руки начинают тихонько скользить по моей спине — поглаживая, успокаивая, лаская. Прощая. — Спасибо, что все же пришла. Что сказала. Мне было очень горько вчера… Как твоя сестра, не простудилась? В ее положении это опасно.

— В ее положении это не важно. Простуда ей не грозит, даже если она просидит под дождем всю ночь. Она не чувствует холод. В смысле — организм на него не реагирует. Не простужается. А поскольку она еще и не видит, то просто не может одеться правильно. К тому же плащ ее я вчера забрала, а мою куртку она надевать, должно быть, не захотела. Вот и вышло жуткое зрелище: раздетая девочка под ледяным дождем. А в реальности все хорошо, ну, насколько это возможно, конечно. В ее положении.

— Она состоит на учете?

— Где она должна состоять на учете? — тут же напрягаюсь я.

— В женской консультации. По беременности.

— Нет.

— Почему? Ты сама говорила, беременность тяжело протекает.

— Андрей, пожалуйста. Ну не надо. Ну не влезай.

— У нее нет документов, в этом проблема? Ты тогда говорила о паспорте для себя… Хочешь, я договорюсь, ее посмотрят без документов…

— Не надо. Дело не в документах. У меня они есть, а осмотры противопоказаны, ты же знаешь… А у нее… изменения в организме гораздо серьезнее, там не только кровь. Давление, сердцебиение — я не знаю, какая норма, сроки беременности — я не знаю, как соотносятся. Срок там другой, другие особенности… не надо врачам это видеть. Тем более, что лекарства ей не подходят. Понимаешь, любые наши лекарства. Нельзя назначить. Поэтому — без врачей.

— Маша… Но это все серьезно очень, ты берешь на себя такую ответственность… Мне показалось, ей стало значительно хуже с тех пор, как я увидел ее впервые. Тогда она производила впечатление разумного адекватного человека, а сейчас… Прости, но…

— Да… Это так. Мозг умирает… Не только мозг. Ребенок забирает ее жизненные силы. Все силы… Это необратимо, и она это знала заранее. Я… это знала. И я обещала заботиться. О ней — до конца, и о ребенке — пока за ним не приедет отец.

— Отец… все же известен?

— Более чем. Они даже женаты. Проблема в том, что он считает ее погибшей. А я не знаю, как с ним связаться… Только и остается, что верить в вещие сны…

— Ты веришь? — удивляется он.

— Что делать, они сбываются. Прости, мне надо бежать.

Не потому, что сбегаю, но потому, что работа. И у него, и у меня.