Александра Плен - Богиня

Богиня

Часть первая.

“Поздравляю тебя, Любовь Николаевна», - вздохнув, произнесла я и легонько стукнула бокалом о горлышко бутылки. Раздался тонкий хрустальный звон. Я подождала, пока последние звуки растворятся в тишине комнаты, и добавила «С пятидесятилетием». Вино скользнуло по пищеводу внутрь и оставило терпкое пряное послевкусие на языке. Я огляделась. Моя маленькая однокомнатная, но такая милая и уютная квартирка готовилась ко сну. Стихли звуки, обычно доносящиеся из коридора многоэтажного дома, сквозь стены от соседей, из окна. Остановился теперь уже окончательно лифт. Даже во дворе разошлись последние компании, все наши жители оставили машины на стоянке и заглушили двигатели. На часах начало первого ночи... Журнальный столик с бутербродами, откупоренная бутылка красного полусухого вина, греческий салат. Две зажженные свечки. И тишина... Уютная, родная, домашняя. С ней мы большие давние друзья, нам есть что вспомнить. Я хотела отметить свой праздник сегодня одна, дома, наедине со своими мыслями и воспоминаниями. Завтра приедут подруги, будут подарки, поздравления, смех шум и гам. Это будет завтра... А сегодня...

Пятьдесят лет. Большая часть жизни позади. В ней было много всего. Много счастья, много любви, много боли и страданий. Сейчас, спустя столько лет, я могу сказать с уверенностью — вся она была пронизана любовью, как ярким солнечным светом. Я сильно любила, меня любили, и пусть каждый раз период светлого счастья сменялся темной беспросветной полосой горя, я по-прежнему говорю и буду говорить — ради этого стоить жить! Даже, если бы в моей жизни был один день, один час беззаветной любви — мне этого хватит, я прожила жизнь не зря...

****

Мне иногда казалось, что моя жизнь была похожа на американские горки. Высокие головокружительные взлеты вверх и такие же падения в бездну...

Судьба начала меня испытывать на прочность, наверное, сразу после моего рождения. И потом только закаляла... Нет, мне неплохо жилось в детдоме. Там работали хорошие добрые люди, воспитанные и интеллигентные. Воспитатели, нянечки любили детей, имели крепкие нервы и доброе отзывчивое сердце, иначе здесь было не выжить. Когда на тебя смотрят десятки меленьких глаз, и каждый ребенок спрашивает, где его мама и папа, очень трудно не сойти с ума. Теперь я это понимаю...

Помню я себя лет этак с пяти. Самым ярким воспоминанием почему-то была драка. Я взяла куклу, самую красивую (как мне казалось на тот момент) и стояла, рассматривая ее возле окна. Две ручки, две ножки, голова, платьице. Наверное, впервые я осознала, что вот он - маленький, похожий на меня человечек в моих руках. Мое подобие. Я удивленно и как то завороженно уставилась на ее длинные волосы, как ко мне подскочила какая-то девочка и вырвала куклу из рук. «Моя!» - закричала она и сильно толкнула меня в грудь. Я упала и больно ударилась о пол. С такой непонятной злобой я сталкивалась впервые и не понимала, зачем было толкать. Попросила бы меня, я бы отдала куклу. Мне не жалко. Я размазывала слезы по лицу, а дети во главе с той девочкой окружили меня и обзывали «Плаксой, ревой, нюней». Мне было ужасно больно, обидно и стыдно, но потом пришла наша нянечка и разогнала толпу...

Мы все были одинокими бездомными котятами, взъерошенными, царапающимися и кусающимися. Мы просто хотели ласки и любви, и эти, так называемые, драки за место под солнцем были еще одним способом привлечь к себе внимание, пусть таким корявым и неумелым...

Я была тихим спокойным ребенком, не конфликтным и молчаливым. Меня даже прозвали воспитатели с легкой подачи Марии Павловны - «мечтательницей». Пока другие дети выясняли свои «важные» отношения, дрались за право играться игрушечными солдатиками или куклой Лизой (кстати, единственной в нашей группе), я сидела у окна и смотрела на проплывающие облака. Дорисовывала им крылья, носы и уши. Над нашими садовыми деревьями плыли слоники, зайчики и гигантские гусеницы. Они медленно уплывали вдаль, за горизонт, туда, где жили мои родители, туда, где шумел огромный яркий мир, наполненный чудесами.

****

В детдоме нас не обижали. Все воспитатели и учителя любили детей, иногда даже нам перепадало ласковое прикосновение и теплая улыбка. Но этих крох были так до обидного мало маленьким детям. И мы додумывали для себя свою персональную, личную «любовь».

В приюте, я выдумала родителей. Я их действительно искренне и беззаветно любила, они были для меня самыми лучшими. Не одна я была такая, в детдоме у всех были родители, у кого настоящие, у кого придуманные, как у меня. Но только я все сочинила до мелочей. Внешность, имена, цвет волос, рост, характер, куда они ездят отдыхать и что они любят на завтрак. Нам не говорили воспитатели, как мы сюда попали, это было табу еще похлеще драк и вранья. Я свято верила, что папа и мама меня просто потеряли. Ну, бывает же такое — или случайно забыли в магазине, или украли, или я пошла в парк гулять очень маленькой, отстала от мамы и заблудилась. Или еще что... И теперь они меня ищут и плачут от потери... И, рано или поздно, конечно найдут, и мы будем счастливы...

Эта незыблемая уверенность в чудо помогала мне всю жизнь. Наверное, еще тогда, в юном возрасте я начала строить из любви (сначала придуманной и вымышленной, потом реальной) свой внутренний мир, свою крепость, свою нерушимую твердыню. Веру в лучшее, веру в счастье. И потом всю жизнь только убеждалась в правильности своего выбора, выбора любви — как единственной сверх ценности на свете.

****

Когда нас начали обучать вместе с мальчиками, я ужасно стеснялась и переживала. Уроки я любила, и учеба давалась мне с легкостью. Но моя болезненная стеснительность часто вредила. Я пряталась на последних партах и не поднимала глаз от тетрадки. Но однажды ко мне подсел худой светловолосый мальчик и решительно представился - «Андрей». Я пробормотала, не поднимая головы - «Люба». Оказалось, что он давным-давно обратил на меня внимание, и просто не решался ко мне подойти. Так началась наша дружба, а впоследствии и любовь. Теперь я была не одна. У меня был Защитник. Такой же, как и я, одинокий брошенный котенок, мой ровесник. Родителей он помнил, они отдали его в приют в семь лет, сами были больны. Тогда я не знала, что такое слово «СПИД». И просто тихонько завидовала Андрею, что он хотя бы видел и помнит их лица, знает их имена.

Моя первая прекрасная девичья любовь. Мы были неразлучны. Даже воспитатели ласково смотрели на наши сцепленные руки и улыбались. А дразнилки «Тили-тили тесто, жених и невеста» от ребят нас не задевали ни капельки. У нас был свой собственный мир, такой же, как мои персональные облака — волшебный и прекрасный. Он мне решал задачки по геометрии, я ему писала сочинения. Он был таким смышленым и сообразительным, добродушным и очаровательным, мой Андрей, а я... Так и осталась робкой, неуверенной в себе девушкой Любой…