Елена Славная - Неправильная

В ответ она лишь зевнула.

Было странно, я больше не видела тьмы перед выходом. Обычная стена, хоть и нелепо смотревшаяся здесь, с узкой дверкой.

Раймунд, хотя мне уже не позволено так его называть, дожидался нас в коридоре.

— Вы быстро, — сообщил он, ничуть не обращая внимания на мой вид.

Я лишь слабо пожала плечами и улыбнулась.

— Юджелия просила вам сказать: "Все лишь грезы", — явно вспоминая, произнес он. — Только я сам не знаю, что это значит.

Я тоже не совсем поняла. Но радость от удачного исхода перекрывала любопытство.

— Я поговорю с ней на днях, — ответила и, не задерживаясь, направилась в свои апартаменты.

Принц Раймунд увязался со мной.

— Не жалеете? — вдруг спросил он.

— Мне не о чем жалеть, ваше высочество, — искренне ответила я.

— Вы же остались совсем без магии? — уточнил он.

— Да, — кивнул я на ходу. — Необычное ощущение, — призналась ему.

Мы почти дошли. Обратный путь показался быстрее.

— Но зачем? — не отставал он.

— Чтобы жить, ваше высочество, — ответила, смотря прямо в его глаза, — просто жить.

После аккуратно толкнула дверь и скрылась за ней.

Утро началось очень рано с громкого стука. Но сил, чтобы встать или просто крикнуть у меня не было. Болело все тело, и понадобилось время на осознание — не будет больше привычной излечивающей щекотки. Я не пожалела о сделанном, просто не привыкла еще.

— Идите вы все к Многоликому, — пробурчала в подушку и повернулась на другой бок.

— Александрин! — раздался обеспокоенный голос Августина. — Александрин, открой!

И чего ему не спалось? Ладно бы сам, так и другим мешает спать!

Собравшись, что было сил крикнула:

— Братишка, проваливай отсюда! Желательно, до вечера!

И было плевать, что услышать это мог не он один.

А потом спохватилась. Где Дамиана? С Оливией? Но где?!

Я вскочила с постели и чуть не улетела обратно. Виски сдавило болью. Со стоном схватилась руками за голову. К пущей радости Августин снова постучал. На негнущихся ногах подошла к двери и отворила ее. Как она оказалась запертой изнутри, если в комнате я находилась одна?

— Надеюсь, у тебя были веские причины прийти сейчас? — массирую виски, спросила я.

Августин не ответил. Закрыл за собой дверь и крепко обнял меня. Очень крепко.

— Братишка, мне дышать тяжело, — в грудь ему прохрипела я.

Он тут же спохватился и выпустил из своих объятий, но руки оставил на плечах.

— Александрин, — голос брата был серьезен.

Поняв, какой разговор он затеял, я прикрыла его рот рукой, которую с неохотой перенесла с головы.

— Братишка, где Дамиана? — спросила, и лишь потом убрала свою ладонь.

— С Оливией в других апартаментах, Вева помогает ей.

— Почему они там? — говорила с трудом, боль и слабость одолевали все сильнее.

— Раймунд распорядился, — ответил Августин. — Ты проспала вчера весь день.

— И зачем ты пришел? — спросила, а сама направилась к кровати.

И надо же было задеть ногой ее ножку? Резкая боль, казалось, пронзила все тело, а не только ударившийся мизинец.

— Ай! — на высокой ноте выкрикнула я.

— Что случилось? Тебе больно? — надоедал братишка.

— Конечно, больно! — с навернувшимися слезами выдала истину.

— Давай, я посмотрю, — подскочил ко мне, усадил на кровать и аккуратно взял ногу в свои ладони. — Почему тебе больно?

— Августин, — со злостью дернула ногу на себя, — мне больно, потому что я ударилась! И все это из-за тебя!

— Но ведь… — начал он, но внезапно замолк, будто что-то понял.

Хотя, быть может, так оно и было.

— Ну-ка, укладывайся, несносная моя! — как ребенку, указал он.

Впрочем, мне было плевать, пусть и на руках укачивает, лишь бы облегчил боль.

Августин, не дожидаясь, пока я улягусь, взял мои ступни в руки. Видимо, братишка применил свой целительский дар — по ногам прошлось приятное тепло — я же теперь не видела и не чувствовала никакой магии.

Мне полегчало. Одновременно с этим Августин убрал свои руки.

— Что у тебя еще болит? — голос был пропитан непонятными интонациями.

— Голова, — проворчала больше, чем ответила, — и все остальное.

Кивнув, братишка стал водить руками по моему телу. Насколько я знала, это не обязательно, достаточно и одного участка тела для воздействия на весь организм. Но у Августина уточнять не стала. Вместе с его движениями разливалось тепло, что устраняло всю боль. Такое исцеление намного приятнее, чем было у меня.

Вот только лицо братишки все больше хмурилось.

Когда он закончил, то встал и отошел к окну. Спина была напряжена. Как и руки, что смыкались за ней в замке.

— Это ведь я виноват, — не поворачиваясь, произнес он.

— В чем, братишка? — я, действительно, его не поняла.

— Во всем, сестренка, — вздохнул он. — Ведь видел, как к тебе все относятся. Знал, что под безразличием ты скрывала печаль. И даже не спорь, — пресек он сразу.

Все-таки Августин хорошо знал меня.

— И поэтому каждый месяц навещал тебя. Просто, чтобы ты чувствовала, я не бросил тебя. А потом, когда узнал о намечающемся браке, обрадовался, — он усмехнулся, и как-то горько это вышло. — Отец хотел отказать, — ошарашил меня, — но я уговорил его. Конечно, король и Армелия были убедительны, но к согласию подвел именно я. Я ведь думал, что так ты станешь счастлива.

Он замолчал. Я же не могла и слова выдавить из себя. Даже не знала, что сказать.

— Слабое оправдание, знаю, — продолжил Августин. — Просто однажды Фаншетта высказалась о том, что не может быть одинокая женщина счастливой, и я, как дурак, ухватился за эту фразу.

И вновь я ничего не ответила.

А братишка, как сорвался. Он все говорил и говорил. О том, как любил меня и Фаншетту. О той злополучной ночи, когда он не смог даже увидеться со мной, потому что увлекла его шанклорка. И о глазах невесты, которая застала их. Про разговор с Фаншеттой, где она тихо его попросила тщательнее оберегать свои связи от людских глаз. И про то страшное утро, когда невесту обвинили в убийстве. А ведь он поверил в ее вину. Посчитал глупой ревнивицей. При этом он все еще любил, но запрещал себе эти чувства, запивая свое горе вином. А потом случайно встретился с Астором, и тот рассказал ему обо мне, Дамиане, Джоси… И тогда Августин понял, что с ним всегда была рядом она — Ола. С ней же братишка отправился в Джорму. А вернувшись ни с чем, не горевал. Ведь у него была страсть, любовь, счастье. Месяцы прошли во тьме. Он помнил лишь отрывки из них. Часто Ола расспрашивала Августина о его семье, и он рассказывал все, что мог. Однажды он обмолвился, что целительский дар причиняет мне боль, но не сумел объяснить почему — начинал задыхаться. И вот однажды Ола пришла с вестью, что я вернулась…

— Самое отвратительное, — после недолгого молчания проговорил он, — что я не могу избавиться от чувств к ней.