Карина Демина - Наша светлость

Уже стыдно.

А к завтрашнему вечеру… об этом лучше не думать. Все равно ничего уже не изменить.

Забравшись под одеяло, Тисса свернулась калачиком и закрыла глаза. Если заснуть не выйдет, то она хотя бы притворится. Она лежала, лежала и действительно почти уже задремывать начала, когда вернулся тан. Он лег рядом и, обняв, тихо спросил:

– Спишь?

– Нет, – честно ответила Тисса.

– Зря.

Она не нарочно. И постарается исправить, но сон опять ушел, а молчать было невыносимо.

– А тот корабль… Вы успели?

– Успел. Я боялся, что они снимутся с якоря раньше, чем мы известим прибрежную стражу. Но выяснилось, что барк простоял бы еще несколько дней. И в принципе можно было бы не спешить. Зачем ты опять косу заплела?

– Так спать удобней. – Тисса хотела перевернуться: разговаривать спиной к собеседнику невежливо, но ей не позволили.

– Пожалуйста, не ерзай, – попросил тан. – Я избытком нравственности не страдаю.

В этом Тисса убеждалась неоднократно. Благородный человек уступил бы кровать Тиссе, но… тан ведь тоже устал. Он уже немолод. Хотя и не сказать чтобы стар.

Но Тисса спиной слышит, как быстро и часто бьется его сердце. И это нехороший признак: тану следует принимать настойку боярышника, но он же обидится, если предложить.

Ему не нравится быть больным.

– Что они везли?

– Рабов. Незаконных. Поэтому пришлось ждать темноты. Если бы они заметили нас, то предпочли бы избавиться от груза.

Как? И Тисса поняла.

– Я уже видел такое. Людей выбрасывают за борт в цепях. Цепи тяжелые, и выплыть не получится. А нет тел, нет и улик. Но сейчас нам повезло, и никто не пострадал.

А Тисса на него еще и злилась. Сидела. Думала всякие гадости. И дважды мысленно поругалась.

– И что с ними будет?

– С работорговцами? Их казнят. А рабов отпустят, только… – Он вздохнул как-то совсем уж печально. – Найдется кто-нибудь другой… или третий… я столько этих кораблей видел. Иногда кажется, что все, что я делаю, лишено смысла. И в этом мире ничего уже не исправить.

Неудивительно, что у него сердце беспокойное за такими заботами… еще и Тисса ведет себя неправильно. Она бы и рада иначе, но не знает как.

– Ничего не исправить, если не пытаться исправлять. Так дедушка говорил.

– Он был умным человеком. А ты закрывай глаза. Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь не столь мрачное? Однажды я попал в мир, созданный из огня. Там реки лавы текут по красному камню, а небо цвета крови. Их солнце белое, большое и очень жестокое. Оно слишком близко к этому миру и давит на него, а если и исчезает с небосвода, то ненадолго. За несколько минут реки остывают и даже покрываются тонкой коркой. А камень хрипит и трескается.

Когда-то Тисса любила сказки.

Но их сиятельство не походили на престарелую нянюшку, которая рассказывала истории про альвов, сумеречников и прочих выдуманных существ. Хотя нянюшка полагала их отнюдь не выдумкой. И всегда оставляла блюдце молока для полной луны: чтобы волосы у Тиссы лучше росли и не темнели. А на ножку кровати привязывала красную нить, от кошмаров…

– Я возвращался туда раз за разом. Странно быть драконом… маг не проламывает мир, но как бы становится частью его, кем-то или чем-то, что способно выжить.

– Драконов не существует.

Как лунных кошек, сонников и цокотушек, которые крадут железные гвоздики из подков и обувных подметок.

– Существуют. Там. Они рождаются в жерлах вулканов из углерода. Изначально они – кристаллы, которые растут, пока не становятся достаточно большими, чтобы появился разум. А разум кристалл изменяет в сущность. Я уже был взрослым… почти взрослым.

Он был драконом? Чешуя, когти и крылья? Пещера с сокровищем и прекрасная дева… у нянюшки драконы всегда прекрасных дев воровали. Правда, потом появлялся благородный рыцарь и дракона убивал.

Хорошо, что это сказка.

– У меня были крылья, способные выдержать напор солнечного ветра. И когда начиналась гроза, а в месяц горячего солнца грозы бывали постоянно, я поднимался. Высоко. Выше других. Мое тело пылало и плавилось, я почти сгорал и, падая, нырял в озера лавы. Они казались прохладными. Мне жаль, что я не умею рисовать так, как Кайя. Я бы нарисовал для тебя этот мир.

– Вы… никогда туда не вернетесь?

– Скорее всего.

Ужасно. Он с такой нежностью говорит о том мире… быть драконом. И летать выше других. Там, наверное, не имело значения, что тан родился рабом. Вряд ли драконы знают, что такое рабство. Так Тиссе казалось. И титулы им не важны.

Они свободны в своих желаниях.

А тан взял и отказался.

Зачем?

– У этого мира тоже есть свои плюсы, – сказал он, точно подслушав мысли Тиссы. – А я не настолько самодостаточен, чтобы долго оставаться драконом.

Он все-таки уснул первым. И Тисса тихонько лежала, думая о том, каково это – ходить по всем мирам и каждый раз возвращаться туда, где тебя считают недостойным низким существом.

Это было неправильно.

А нотацию мне все-таки прочитали. Рано поутру придавили локтем к кровати и на ушко проникновенным душевным голосом изложили все то, что, как говорится, накипело. Наша светлость повела себя безответственно, когда покинула безопасные покои, выглянув в совершенно небезопасный город. В изложении Кайя наш поход представился чем-то вроде безумной прогулки юных антропологов по землям, заселенным племенами каннибалов.

Еще львы и гориллы… крокодилы… в общем, ужасы всякие в невероятных объемах.

Их светлость волновались.

Переживали.

И даже собирались лично начать поиски, что было чревато для города новыми потрясениями…

Совесть слушала. Молчала. Улыбалась этак ехидненько. Наверное, это было совершенно неправильно, но виноватой я себя не ощущала.

– Я устала быть здесь без тебя, – говорю, когда Кайя наконец замолкает. – Постоянно прятаться – это же не выход.

– Наверное.

Он все еще хмурится. Вот зануда.

А волосы и у него отросли. До самых ресниц. И на макушке дыбом стоят, отчего вид у их светлости совершенно несерьезный. В рыжих глазах – немой укор, который все-таки меня пробивает.

– Прости. – Я совершенно искренна.

И Кайя кивает. Он меня даже целует, очень нежно, но все же ощущается некоторая отстраненность.

Вот и все, закончилась ночь, и да здравствуют дела повседневные. Впрочем, сбегать Кайя тоже не спешит, он ложится на живот, подпирая кулаками подбородок.

– Иза, что со мной не так?

– А что с тобой не так?

По-моему, все более чем так. Я сажусь рядом – сидя, его гладить удобнее. Волосы жесткие, а кожа горячая, раскаленная, и откуда-то я знаю, что на сей раз это – верный признак чего-то нехорошего. И плечи напряженные. Ну вот, что уже случиться успело?