Fallenfromgrace - Третье правило возврата

Мужчина, не издав ни единого звука, падает где-то рядом со мной спустя несколько мгновений. Мне не нужно проверять его, чтобы и так быть уверенной: я убила личность человека, прекратила ее существование. Это потом меня накроет пониманием, что прийти на помощь мог кто угодно - в данный момент мной руководят инстинкты. И, наконец-то ощущая, как уходит в глубины сознания незнакомое темное нечто, я окончательно проваливаюсь в пустоту.

Я не видела этого более полугода. Раньше успокоительное на ночь помогало не вспоминать произошедший со мной кошмар. Раньше я спасалась от образов прошлого непроглядной тьмой ночи, почти такой же, что царила и за окном. Видимо, приход Гриона странным образом подействовал на подсознание, и я очнулась на кровати вся в поту, вздрогнув от того, что рядышком тихо сидит Дайна. И только озабоченность во взгляде могла натолкнуть на мысль, что обо мне переживают.

- Пошли, - мне бросают халат. - А рубашку снимай - простудишься еще, чего доброго.

Я безропотно следую совету, накидываю халат на голое тело и иду за Дайной туда, куда мне указывают. По ощущениям скоро должно наступить утро. И снова придет Грион. Хочу ли я его видеть? Не знаю, но точно не желаю об этом сейчас задумываться.

К моему удивлению, ведут меня на кухню. Пациентам сюда нельзя. Мало ли что они могут сотворить с пищей.

- Ты одной ногой на воле, - коротко поясняет сиделка, после чего указывает на свободный стул за разделочным столом, куда я и приземляюсь. Спустя некоторое время передо мной ставят чашку с горячим кофе - напитком, предназначенным исключительно для персонала, поскольку он может спровоцировать излишнюю агрессивность. - А теперь рассказывай, - велит мне женщина, и я, кажется, понимаю, чего от меня ожидают в данный момент.

С Дайной это получается само собой разумеющимся действием. Я просто рассказываю вновь воскрешенный сон, не умалчивая ни одной детали, не умаляя своей вины ни на грамм. Оставшуюся часть случившихся событий память услужливо подсказывает сама: в тот день на развалинах склада, в который меня затащил Ангел, оказался Фредерик. Это он отправился за мной вместе с мужем, дойдя, почему-то, уже в одиночестве, он запустил в моем мозгу цепную реакцию уничтожения любой опасности фразой "Грион не придет", он попал под разрушительное действие открывшегося психокинеза. Я нарушила обменные процессы в мозгу, в связи с чем Фредерик потерял сознание, превратившись в безвольного овоща. И до сих пор, насколько я знаю, жизнедеятельность его целители поддерживают искусственно. Как сказал Грион, надеяться всегда можно. Что ж, если хоть в ком-то это чувство еще сохранилось, наш мир стоит того, чтобы продолжать в нем жить. Тем, кто еще может надеяться...

С места происшествия меня сначала забрали в медицинский центр для тяжелобольных, оттуда, когда услышали достоверную информацию - на скамью подсудимых. Нет, не за то, что ранила Ангела - он, скорее всего, вооруженный моим светом, излечился сразу же, как вытащил из себя скальпель - а за ту первую волну, которую я остановила, услышав крики людей снаружи. Удар, источником которого являлась я, по подсчетам стражей настиг около сотни человек. Многие, конечно, отделались легким испугом, но были и те, у кого, судя по новостям из газет, врачи диагностировали кому. И вот тогда-то я впервые поняла, что после перерождения, вызванного до основания забранным светом, превратилась в ходячую машину для убийства. Поэтому суд помню плохо, но подписалась под каждым словом приговора. Как же жаль мне было трудов Сомали, когда я посмотрела на себя в зеркало первый и последний раз в помещении, где переодевалась из одежды, выданной во временном изоляторе, в черную тюремную робу. Даже те золотистые полоски локонов, что с таким усердием красила женщина, обратились грязно-черной однородной копной. Выжженный дар и пришедший ему на смену не оставили внутри ничего светлого. Гриона я весь судебный процесс так и не видела...

Спустя три месяца бесконечных нападений на стражей в тюрьме, за которые меня нещадно кололи успокоительными, я, наконец, стала возвращаться в норму: вместо агрессии и желания оказаться на том свете в голову пришла мысль попытаться успокоиться и, возможно, даже выйти на свободу за примерное поведение. Случались ведь у нашего суда моменты просветления, во время которых устраивалась коллективная амнистия. Поэтому я перестала демонстрировать новоприобретенную силу в камере, поглощающей любые виды магии, и принялась сидеть на полу в центре квадратной коробки, в которую меня посадили, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь понять, как можно научиться контролировать дар. Тогда-то те, кто посадил меня, впервые задумались о вменяемости, а я поняла, что из лечебницы выйти на волю можно гораздо раньше, чем из тюрьмы. И усиленно стала изображать сумасшедшую.

- Тебе, конечно, нелегко пришлось, - Дайна неторопливо рассматривает остатки натурального кофе на дне чашки. - Но и это все ты в состоянии пережить, чтобы двигаться дальше.

- Двигаться дальше? - я цинично улыбаюсь, возвращаясь к своему привычному состоянию. Мне уже не страшны ни Грион, ни его мелкий Исповедник. Хотите увидеть все - я вам это предоставлю. В красках и подробностях. Вам понравится, обещаю. - Что может быть хуже того, чтобы в одночасье, потеряв ребенка, лишиться веры в будущее, Дайна?

Женщина молчит некоторое время. Мне кажется, она всерьез обдумывает ответ на мой вопрос.

- Что может быть хуже? - внезапно сиделка поднимает глаза, и мне на мгновение кажется, что на меня оттуда смотрит сама тьма. - Родить и самой отдать свое дитя на бойню, Ви.

I've tried so hard to tell myself that you're gone

And though you're still with me i've been alone all along

Evanescense "My immortall"

(Я слишком долго пыталась убедить сердце в том, что ты ушел

И хотя ты все еще рядом, я одна, совершенно одна)

Мы с Дайной не спим до утра. Она рассказывает веселые случаи из жизни, работы, о своей дочери, о том, как они с мужем долго шли друг к другу. Я ловлю себя на мысли, что не против повстречаться с Рен, но по виду Дайны понимаю, что, скорее всего, ее дитя сейчас где-то совсем далеко. И мне все кажется, что досталась ей дочка через боль и кровь, оттого-то и сквозит гордость за подрастающее поколение в каждом слове сиделки. Любовь к черному цвету выясняется после того, как Дайна говорит о профессии Рен. Тут уж я не выдерживаю: женщина так натурально кривится, что улыбка невольно просится на губы. Я не могу этому желанию противостоять.

- Ты хорошая, Виола, - вздыхает Дайна. - Просто не забывай об этом. И мужчину своего красивого на заметку возьми. Уж больно горячие он на тебя кидает взгляды, когда ты не видишь.