Мария Дубинина - Дитя Нахемы (СИ)

Я пришла в себя на мокром, скользком полу в ужасном состоянии. Болело просто все! Особенно бок и голова. Вокруг слышались тихие голоса, шаги и стоны. Я слышу их, значит, я вопреки всему еще жива. В памяти медленно восстанавливалась картина последних событий. Я напряглась, ожидая предательского удара, но, судя по всему, сражение закончилось. А я провалялась в обмороке и пропустила самое интересное. Я хотела спросить, кто победил, но мне не дали.

— Молчи. Тебе пока нельзя разговаривать.

Примерно это говорил мне в детстве доктор, когда я упала с лестницы. Тогда я угодила в больницу. А сейчас я лежала на каменном полу в окружении вампиров.

— Кто-нибудь объяснит мне, чем все закончилось? И почему у меня так дико болит бок?

— Тихо, любимая, — теплые руки приподняли меня с жесткого пола и прижали к груди, — Сейчас Хейкимару тебе все расскажет.

Я растеряно оглянулась на него. И когда они успели познакомиться? Маркиз молчал и немного таинственно улыбался:

— Я думаю, она должна вспомнить сама.

Я склонила голову набок, как делала в детстве, чтобы вспомнить что-то важное. В голову ничего не приходило. Вот только бы бок перестал болеть! В мозгу щелкнуло и все встало на свои места. Беспокойно дернувшись из уютных объятий, я практически поползла к Жану. "Она вспомнила", — тихо полетело мне в спину. Да, я вспомнила абсолютно все. Даже то, что лучше было бы забыть. Вспомнила, как мерзко стало душе, когда она тонула в мутных волнах чужого сознания, когда, заточенная в собственном теле, я отчаянно звала на помощь, потому что боялась никогда не вернуться в мир живых. Нечеловеческая и невампирская ненависть, ярость и жажда убийства чуть не свели меня с ума. Но пытка закончилась, и все же не знаю, сколько я буду теперь просыпаться по ночам от собственного крика. И я как наяву увидела Жана, пьющего кровь моего друга, а потом — его же, но лежащего одинокой сломанной игрушкой у дальней стены. Еще одна жертва чужого возмездия.

Жан лежал там, где я его запомнила. Гретхен держала его светлую голову на коленях и плавно покачивалась как от беззвучного плача. Так воют волчицы над мертвым детенышем. Без слез, без стонов — просто поднимая лицо к небу и открывая рот в молчаливом крике, плаче души. Увидев меня, она не стала опускаться над выяснением отношений, хотя я знаю точно, она проклинала меня, мое появление в ее с Жаном мире, но не сказала ни слова, лишь отползла в сторону, прикрыв лицо ладонями. Сердце замерло, когда я провела дрожащей ладонью по бледному, вспотевшему лбу Жана. Вампир был еще жив, однако было ясно, что это его последние минуты.

— Жан, я… Прости, ладно?.. — я не могла сдержать слез и говорила быстро и невнятно, — Если бы не я…

Он безошибочно нащупал мою руку и накрыл своей большой ладонью:

— Не мучай себя, ma madame. Ты мой свет в темном мире. Ты… — он закашлялся, испачкав меня своей кровью, — … будь счастлива. Просто живи, слышишь?

Последние слова он прошептал мне почти на ухо, так слаб стал его голос:

— Toi mon soleil…

Ты мое солнце.

Я коснулась уже холодных губ. Из груди вырвался протяжный стон. Я не Гретхен, я не смогу терпеть эту боль. От моей руки к Жану словно перешла часть меня, самая светлая, самая лучшая, и он унес ее с собой в иной, более совершенный мир. Мы, вампиры, не верим в рай. Но мы не прокляты, после смерти мы все найдем то место, где сможем почувствовать себя людьми, потому что, как бы глубоко это не было бы спрятано, но все мы мечтаем об одном — снова стать людьми.

Габриель незаметно оказался рядом, когда я почти потеряла разум от горя. Сквозь пелену слез на глазах, я узнала и лицо Хейкимару напротив. Он вздохнул и закрыл потухшие глаза Жана.

— Этьена нет, я теперь свободна? Я это я?

Японец медленно кивнул и добавил:

— Ты чувствуешь что-нибудь в себе?

Я расслабилась. Столько разных чувств, впечатлений, воспоминаний… Но чего-то не хватает, чего-то важного, почти родного.

— Ее нет!

Нахемы внутри не было. Она ушла, по-английски, не прощаясь. Без нее стало пусто и холодно, но теперь я чувствовала себя хозяйкой своего тела, разума и жизни.

— Давай уйдем, любимая?

Я согласно потерлась о плечо Габриеля. Мы поднялись, чтобы попрощаться, и по рядам вампиров прошла волна. Один за другим они становились на колени и смотрели на меня так… Словно я дала им жизнь. Последним на колени опустился Хейкимару. Из его глаз текли самые настоящие слезы, но на губах играла счастливая улыбка:

— Моя Королева!

Все, я больше не вынесу. Габриель словно почувствовал это, поднял меня на руки и прошел сквозь ряды коленопреклоненных вампиров. Среди них я с удивлением заметила Гретхен. Возможно, я ошиблась, и она меня не винит.

Только за пределами ужасного дома я попросила Габриеля опустить меня на землю. Мне надо было еще кое-что прояснить. Это будет очень сложный разговор, мне кажется.

— Габриель… Скажи мне, пожалуйста, как твое настоящее имя?

Конечно, я хотела спросить совсем не это. Он опустил глаза и улыбнулся:

— Кажется, ты хотела узнать что-то другое, да?

Он читает мои мысли. Смешно.

— Ты ангел?

Вот так просто, спросила и все. А что уж тянуть-то, я вампир, он ангел, все здорово.

— Нет, не совсем. Скорее даже совсем не ангел. — он замялся, потом медленно, тщательно подбирая слова, продолжил. — Ты знаешь, за что вампиры отвернулись от Нахемы? Конечно, знаешь. Она полюбила смертного мужчину, хотя я отчего-то сомневаюсь, что это была любовь. Но важно то, что она давала ему часть своей сверхъестественной силы, он постепенно становился чем-то большим, чем просто человек: он не болел, почти не старел, был сильнее и быстрее, чем остальные люди, но все-таки оставался смертным. Неизвестно, во что бы он превратился в итоге, но клан узнал о нем. Дальше ты сама знаешь, — я кивнула, жадно впитывая новую информацию.

Нахему изгнал из этого мира Кацуо, а мужчина, имя которого не сохранилось в истории, исчез, его искали, но безрезультатно. Со временем о нем забыли. Человек жил долго, намного дольше, чем мог бы, и по всему миру оставлял потомство. Его дети унаследовали и даже преумножили необычайные способности отца. Так появился новый вид, названия которому нет.

— Нас называют ангелами за так называемые крылья и специфическую магию, опасную для порождений ночи.

Я не удержалась:

— У тебя настоящие крылья? Ты умеешь летать?

Габриель поморщился:

— Нет, не совсем настоящие, в полном смысле этого слова. Да что объяснять — смотри!

Он отстранился от меня и плавно повёл плечами. От этого движения за спиной его раскинулись ослепительно белые крылья, разрезая предрассветный сумрак. Они трепетали на ветру как огромные сияющие лоскутки чистого света. Я дрожала от переполняющего душу восторга, я снова почувствовала давно забытое ощущение собственной слабости перед чем-то по-настоящему могущественным, волшебным, чудным… Я снова поверила в сказку.