Надежда Башлакова - Мгновение длиною в бездну. Рождение Топаз. Книга 1

Оттого Девочка и сидела так смирно, не смея пожаловаться, и ни в коем разе не собираясь настолько обидеть или обозлить хозяев, ибо, хорошо памятуя, как была продана в прошлый раз, боялась, что её снова выставят на торги и новые её хозяева отнюдь не будут такими добрыми и терпеливыми, как прежние.

Свадебная процессия медленно продвигалась вглубь страны, шествуя к названному жениху госпожи. Интересно, какой он? Невольно думала Девочка. Молодой или старый? Добрый или злой? Будет ли он довольствоваться молодой женой, как прежний хозяин, или всё же иногда будет делить ложе с кем–нибудь из рабынь, например с ней, с Девочкой? Девочка невольно вздрогнула. Такая мысль не то чтоб, её сильно напугала, всё же она прекрасно понимала, что рано или поздно ей предстоит возлечь на ложе с мужчиной по своей воле или нет, это уже не имело значения. Просто до сих пор ей не встречалась не одна рабыня девственница, невольных девиц портили на право и налево, особо не испрашивая у них на то разрешения. Возлечь на ложе с мужчиной, если бы он был добр и ласков, была меньшая из зол, по мнению Девочки. Только по тому же детскому мнению такие мужчины встречались очень редко, а если и встречались, то редко тратили свою нежность и любовные навыки на безродных рабынь, которые у господ иначе именовались домашним скотом. В основном, мужчины, которых она встречала до сих пор, не обладали ни особой лаской, ни нежностью, ни добротой. И вряд ли будущий хозяин будет исключением. Пусть боги соблаговолят, чтобы он любил свою жену и не покушался на Девочкину честь, которая никого кроме неё самой не интересовала.

Девочка тяжело вздохнула. А что, если всё будет донельзя наоборот? Что если хозяину приглянётся молоденькая нетронутая рабыня, а такие вести разносятся быстро и путешествуют вместе с обладателем такой невидали, как рабская невинность. Что если он пожелает себе её в постель? Уж лучше бы она осталась в доме прежнего хозяина, где всё так привычно и знакомо.

Девочка подумала о том, что являлась полной противоположностью своей молодой хозяйки, тоже, однако, засидевшейся в девках. Только в отличие от Девочки ей уже исполнилось двадцать один. Нет, Девочка не в коем случае не хотела обидеть свою госпожу. Та была довольно–таки красива. Высокая, пышногрудая, с тонкой талией и крутыми бёдрами. Ну, где ж с такой сравниться, маленькой и хрупкой Девочке с её ещё несовершенным телом, с не округлившимися бёдрами и почти плоской грудью. И что такое вообще одиннадцать лет ребёнка женского пола по сравнению с двадцатью годами молодой женщины полной сил и желания дарить возлюбленному любовь и ласку, ничего не требуя взамен, как и полагается вести себя добродетельной женщине против мужчины супруга. Но что делать с тем, что давно уже стали замечать знающие рабыни и на что постепенно всё чаще стали поглядывать и рабы. Несовершенное угловатое тело ребёнка впоследствии грозило перерасти в весьма и весьма женственные формы. И дело тут только оставалось за временем. Ещё год, два и Девочка выросшая в Девушку будет способна если не затмить красавицу хозяйку, то, по крайней мере, составить ей свободную конкуренцию в плане женственности и красоты. Об этом уже и сейчас говорили светлые пышные волосы, что не знали в своей жизни ножниц, заплетённые в тугую косу до пояса, и бесподобно красивое лицо, наивное, с ясными голубыми глазами. Да что уж тут говорить, она и впрямь была полной противоположностью хозяйки. То выражалось и в росте, и в размахах фигуры, и в цвете волос. Ведь госпожа имела иссиня чёрные волосы, с потаённым блеском воронова крыла. А карие хмурые глаза не шли не в какое сравнение с небесной голубизной фиалковых глаз её рабыни.

Девочка знала своенравный нрав своей госпожи, избалованной жизнью и родителями, и не стала бы даже гадать, чтобы она сделала со своей рабыней, вздумай та встать у неё на пути. Она уже вдоволь наигралась со своим человеческим щеночком, купленным когда–то давно на невольничьем рынке и теперь, хоть ей и не совсем безразлична была судьба подросшей собачонки, она всё же в ней уже не нуждалась и в любом случае она не стала бы терпеть, если бы та могла составить ей конкуренцию. Оттого она всё чаще поглядывала на свою юную рабыню, раздумывая, правильно ли она поступила, взяв её с собой. Да тут ещё нянька постоянно нашёптывала, что молодой жених был не прочь повалять в сене рабынь молодух, которые сами без зазрения совести задирали свои разнузданные подолы.

— Ты только посмотри на неё, госпожа. Она же совсем девочка, но уже, какая стать, волосы и мордашка. Пройдёт несколько лет и как пить дать новый господин пожелает её охадить. Рабыни, они же бесстыжий народ, — старуха то ли забыла, что сама покамест ещё рабыня и таковой, вероятнее всего, останется до конца дней своих, а то ли сама себя уже давно причислила к свободным. — Будет сама к твоему муженьку похаживать. Говорят, он весьма ласков в этом деле, а что рабской бабе надо после того быдла, что таскает их по чуланам, и задирает подол, не снимая портков. А она к тому же ещё и невинна, какой такой господин откажется вспахать нехоженую борозду. Ты не серчай, госпожа, на старуху, с твоей красотой Девочка всяк таки не сравниться, так вот кто ж этих мужиков поймёт. Говорят даже, что и у самой у неё отец бывший господин рабыни–матери.

Госпожа оценивающе окинула взглядом суетливую рабыню, которая без устали крутилась у костра, по–честному отрабатывая свою миску похлёбки и ломоть хлеба, если хозяйка соизволит угостить. Выглядывала она из своего шатра, так как за его пределами всюду ходила в красном платке–фате, что ещё дома батюшка связал двумя концами под подбородком, а два других перекинул через голову вперёд, пряча лицо. Только перед старой няней, да рабыней игрушкой она и смела, показываться без фаты, а на людях прятала лик под красным невестиным платком.

— Поживём, посмотрим, а сейчас куда ж мне её бедолажную девать. Не приказать же утопить в ближайшем болоте, как наскучившего щенка? — С сомнением произнесла госпожа.

Старуха криво пожала плечами, ей, похоже, эта мысль не казалась такой уж плохой, во всяком случае, её стоило обдумать.

Девочка, даже и не подозревала, что в каких–то пяти метрах от неё, решалась её судьба, и любимая хозяйка только что вроде бы как не надолго отвела смерть от своей давней рабыни, предложенную старой нянькой, которая до этого момента вроде как относилась весьма и весьма неплохо к Девочке. Что так меняет людей? То ли смена обстановки так повлияла на старуху? То ли действительно уловила она сильную конкуренцию для своей госпожи в лице молоденькой и миленькой мордашки, чьи кудри в данный момент были заплетены в тугую косу, но при снятии ленты ленивыми волнами оплетали тело до пояса? А свежие сплетни о новом хозяине, не чурающемся красивых рабынь, лишь подстрекнули встать её на защиту своей госпожи, готовящейся стать в скором времени его женой, а затем, вскорости, может, и матерью его детей. В конце концов, что такое жизнь безродной рабыни по сравнению со счастьем и семейным благополучием любимой госпожи? Сколько этих рабынь погибает от жестоких пыток, болезней, самоубийств и не кто по ним не плачет, не вспоминая и не горюя о смерти? И в чём случится беда, если на одну станет больше или меньше? А госпожа, она на то госпожа и есть, чтобы жить и здравствовать ещё многие десятилетия на радость родным и близким. И не рабыням составлять им конкуренцию в женственности и красоте. Хочешь остаться живой и здравствующей рабыней, родись страшненькой и не приметной. Какой–нибудь прыщавой девицей, с реденькими волосами, а не пышнокудрой блондинкой с ясными голубыми глазами. Вот и сами решайте, что здесь в большей степени было замешано, любовь к госпоже или обычная зависть старой длинноносой рабыни, к тому же ещё и со шрамом через всё лицо от кнута, это дед нынешней госпожи когда–то постарался, которой так и предстояло умереть девственницей, и которая всю свою жизнь так, и оставалась невостребованной. Хотя невинность для рабыни столь преклонного возраста, даже и имеющей столь неприглядный вид, была настолько противоестественной, что могла оставаться только загадкой для всех, возможно, и для её обладательницы в том числе. Оттого, вероятно, и та непомерная злоба, выражавшаяся в навете на чужую красоту.