Ясмина Сапфир - Вылечим всех!

Чаще всего набирали лишний вес вовсе не драконы с василисками, а лисы с медведями. Рик объяснял это склонностью к медленному обмену веществ, а я — природной ленью.

Внутри василиск мало отличался от человека, если не считать нескольких дополнительных желез и пары органов. В остальном, он вполне походил на мужчину в самом расцвете лет. Даже в том месте, которое резво отчекрыжил Опал и в мгновение ока сунул под нос Амалле — еще одной маргонке. Изящная, гибкая, как лиана брюнетка, с миндалевидными глазами, похожими на влажные маслины, отшатнулась от гениталий, как от шипящей змеи. Ее тонкие, длинные пальцы нервно затеребили ворот белого платья с пышной юбкой и оборками по подолу.

— Что это? И для чего оно нужно? — сдерживая смешки, потребовал Опал.

Амалла зарделась, как школьница при виде обнаженного красавца, опустила взгляд на орган, и посмотрела на меня с немой мольбой.

Я хотела громко назвать то, что отрезал василиску Опал, но препод сделал предупреждающий жест рукой.

— Если вы хотите ЭТО лечить, научитесь ЭТО хотя бы называть! — крикнул он так громко, что эхо облетело просторный зал, осыпаясь с выложенных белоснежной плиткой стен и пола.

Амалла стала уже даже не красной — скорее пунцовой. Причем вся — уши, нос, грудь, шея и даже руки.

— Эмм… нижний орган оплодотворения? — робко промямлила она.

Группа зашлась хохотом. Леолайл прыснул у крана, обрызгался с ног до головы, но смеяться не перестал. Опал подхватил, взвесил добычу в руке, перехватил двумя пальцами и потряс перед лицом Амаллы, как каким-нибудь фруктом.

— Простите мне мое любопытство. А верхний орган оплодотворения он… хм… какой? — спросил жутик у маргоны. — Не нос ли часом?

Группа прыснула ещегромче. Эхо нашего хохота отразилось от стен, и, казалось, где-то рядом загудела вода.

Да-а-а. Занятия по анатомии всегда превращались в шоу одного актера.

Только со мной у Опала ничего не выходило. С каждой парой он спрашивал меня все реже, и только в особо сложных, исключительных случаях.

После двухгодичной стажировки в больнице и общения с Риком, что такое тушеваться, я забыла давно. А уж крови, кишок и костей насмотрелась на сто лет вперед. Никакое вскрытие не сравнится с одной ночью в перекрестной больнице скорой медпомощи.

Вот и сейчас, вдруг ужасно захотелось щелкнуть Опала по носу и спасти красную, как рак Амаллу. Она косилась на орган, застывший перед самым лицом, и до крови кусала губы.

— А мне интересно другое. Как нам ЭТО лечить, если ОНО, простите, в ипостаси крылатого змея прячется внутри тела. Кстати? Опал? Не расскажете, могут ли василиски заниматься сексом в зверином обличье? — самым невинным тоном спросила я, и нарочито небрежно коснулась отрезанной у василиска части тела. Благо хирургические перчатки мы надевали при входе в анатомичку. Так, на всякий случай. А скорее на случай «сезонного обострения» чувства юмора жутика. В такие дни он мог кинуть кому-нибудь очередной орган со словами: «Лови, дарю, как запаска пригодится!»

Анатомичка снова взорвалась хохотом. Пантера не сдержался — тоже рассмеялся и внезапно, вполне серьезно ответил:

— Василиски, дорогая моя Самира, могут и так и сяк. А как именно… хм… ты можешь изучить сама. Все-таки работаешь с одним из них. Да еще с тем, чья репутация бабника известна во всех семи мирах.

Вот оно как! А я и не знала! И не успела поразиться тому, что этот прославленный на все перекрестье бабник так скромно вел себя в моем присутствии, Опал добил:

— А то что-то с твоим приходом у него резко появились моральные принципы и даже способность к целибату. Не заболел бы с не привычки то…

Однокашники продолжали заразительно смеяться. Амалла посмотрела с благодарностью — после беседы со мной довольный жутик убрал орган от ее лица и вернул на тело. Я подмигнула маргонке, думая о Рике. Надо же! Чего только не узнаешь вот так, случайно, глядя на расчлененного василиска!

А ведь я ни разу не видела Рика с женщиной! Ни разу не замечала, чтобы он оказывал кому-то особенное внимание, даже просто флиртовал.

После занятий я забежала домой — перекусить и глотнуть немного крепкого чая.

Нужнобыло срочно взбодриться перед сменой.

Несколько кусков индейки, тушеная картошка, разогретые в энергопечи, — и желудок перестал урчать и сжиматься. Но вот бодрости не прибавилось ни на грамм. Наоборот, после сытного ужина меня неумолимо клонило в сон.

Крепкий черный чай помог лишь немного. Влив в себя три кружки, я надела длинный черный шерстяной кардиган и отправилась в больницу.

Вечерело. Серо-синяя дымка легла на перекрестье, но было еще очень светло. Темнело тут почти одномоментно. Только что ты вышагивал почти по дневному поселению, и уже спустя несколько минут ориентируешься в кромешной тьме только благодаря белым жемчужинам фонарей.

Сиреневый туман уже выполз из расщелин между булыжниками мостовой, выскользнул из закоулков между зданиями и клубился под ногами. Еще тонким-тонким слоем, но часа через два прохожие не увидят даже своих колен.

В воздухе запахло влагой. Поднялся сильный ветер, и из цветочных магазинов потянуло густым запахом роз. Ненавижу местные ветра — не холодные, но и не теплые. А еще ненавижу розы! Они всегда казались какими-то ненастоящими, лживыми. Если знакомые мужчины ленились узнать — какие цветы любят их женщины, или просто ленились подумать о том, какой купить букет, непременно брали розы. Универсальное мерило любви и желания. Чем больше роз, тем более откровенные у мужчины намерения.

Я посильнее закуталась в кардиган, поддернула ворот голубого шерстяного свитера и заторопилась. Улица с одинаковыми светлыми двухэтажками осталась позади, и впереди замаячила больничная ограда. Высокие, черные металлические колья, на какие и преступника можно посадить, устремлялись высоко в небо. Я всегда гадала — какова высота забора? Четыре василиска или пять драконов?

Распахнутые двери ограды дергались на ветру, и громыхали. Длинная вымощенная бордовыми булыжниками дорожка почти скрылась в сиреневом тумане. Он стелился по ней, подкрадывалсяк светло-голубому двухэтажному зданию больницы, окутывал его основание и делал похожим на плавучий дом.

Еще торчали над туманом верхушки пышных зарослей мяты и мелиссы по сторонам от дорожки, источая знакомый аромат.

Несколько серых в розовые полоски котов важно сопровождали меня к дверям. Размером с кавказскую овчарку, с кисточками на ушах, как у мейн-кунов они вышагивали грациозно, легко, словно вообще ничего не весили.

Я погладила Мурашку — самого большого, зеленоглазого. Он заурчал и потерся о ноги.

— Ты всегда такая ласковая к тем, кто в ногах или это только к котам относится? — мелодичный, насмешливый голос начальника заставил поторопиться.