Татия Суботина - Ради тебя

Но боль становилась невыносимей с каждой секундой промедления. Она точно отбойным молотком стучала по темечку, посылая резкую пульсацию в виски, грозилась взорвать черепную коробку, если я и дальше буду ее игнорировать. Послушно проглотив таблетки, я запила их небольшим количеством воды.

Кенгерлинский поправил подушки и помог мне лечь. Облегчение не пришло мгновенно, но полностью горизонтальное положение моему телу понравилось намного больше, чем сидящее. Гул в голове поутих.

Ян привстал с кровати.

– Ты куда? – с нарастающей паникой я ухватила его за руку.

– Приму душ, переоденусь и вернусь. Спи.

– Нет. Не уходи.

Ян застыл, непонимающе уставившись на меня.

Уже ненавидя себя за подобную слабость, я все же решилась на признание.

– Рядом с тобой боль проходит, – еле слышно проговорила. – Побудь со мной. Пожалуйста.

На удивление Ян согласился мгновенно. Он сбросил туфли, откинул одеяло и прилег рядом. Устроившись в теплой колыбели его рук, я увидела чистое удовлетворение, подобное моему, что осветило его лицо. Если бы сама не просила его остаться немногим ранее, то подумала бы, что Кенгерлинский вовсе не хотел выпускать меня из своих объятий даже на секунду.

Возможно, даже впервые молчание между нами не было гнетущим. Я всегда знала, что существуют моменты, когда слова лишние, когда все, что нужно сказать – говорит язык тела, биение сердца или дыхание в унисон. Прежде мне ни разу не довелось пережить такое. До этого момента.

Ян крепко и в тоже время нежно обнимал меня, его руки скользили по спине, выписывая ведомые только ему узоры, вызывая незнакомый ранее мне душевный трепет. Умостив голову на груди Кенгерлинского, я прислушивалась к его ровному сердцебиению. Этот звук был единственным, что хотелось слушать, и слушать, и слушать не переставая.

– Как же хорошо, – прошептал он, утыкаясь губами мне в волосы.

– Да, – согласилась я.

Ян провел пальцами по моей щеке, остановился на подбородке и потянул вверх, заставляя меня приподнять голову, чтобы встретиться с ним глазами. Он облизнул губы. И этот маленький жест родил во мне бурю предвкушения.

– Ничего не могу поделать с этой потребностью, – пожаловался Ян.

– Что? – я не могла отвести взгляд от его губ, что сантиметр за сантиметром приближались к моим.

– Ты нужна мне.

Я открыла рот для ответа, но Ян прильнул к моим губам и проглотил слова.

Боже милостивый!

Мне не стоило желать его так сильно. Мне не стоило отвечать на его ласки с болезненной тягой и вторить его движениям во всем. Мне не стоило расслабляться и верить в то, что эта сказка могла быть реальностью. Я готова назвать еще тысячу причин того, что мне не стоило делать, но это будет неважным. Почему? Потому что я позволила себе утонуть в пучине желания и наплевала на все то, что, и правда, надо было избежать даже ради того, чтобы в дальнейшем не задохнуться в горечи.

Вместо того чтобы отпрянуть и прекратить безумие, я запуталась пальцами в шелковистых волосах Яна, впиваясь ногтями в кожу головы и притягивая его настолько близко, насколько это вообще было возможно.

Его поцелуй, который начинался со щемящей нежности, неожиданно перерос в настоящий ураган страстей. Ян стонал, стараясь не сильно вжимать меня в кровать своим телом, чтобы не причинить боли, сминал мои губы, прикусывал их. Его язык хозяйничал в моем рте так, точно хотел оставить свой след. Заклеймить. Пометить. Подчинить.

Его губы были мягкими, а эта жесткая щетина оцарапывала мне щеки, вызывая мощную волну наслаждения. Осознание того, что все происходящее просто не могло быть настоящим, разрывало меня на части. Эта сладкая мука, точно яд, растекалась по моим венам. Она заставляла разум протестовать, чтобы прекратить агонию, и одновременно жаждать чего-то большего. Того, что я никогда не смогу получить, даже в своих больных фантазиях.

Его.

Жизни. Любви. Счастья.

– Почему ты плачешь? Я сделал тебе больно?

Я стиснула зубы, пытаясь сдержать рвущиеся изнутри рыдания. Горечь была настолько огромной, что, казалось, сдавливала мне гортань своей непосильной тяжестью.

– Даша, ответь мне. Я сделал тебе больно? – Кенгерлинский сорвался на крик, трясущимися руками он повернул меня за подбородок к себе, чтобы впиться испытывающим взглядом в лицо. – Пожалуйста! Где у тебя болит?

– Не болит.

– Тогда в чем дело? – он немного успокоился и понизил тон голоса, но напряжение, сквозившее в каждой черте, взгляде, вздохе – так и не отпустило. – Почему ты плачешь?

– Просто это все слишком хорошо, чтобы быть правдой, – хрипло призналась я и отчаянно зажмурилась.

Вот и все. Из-за моей болтливости волшебство обязательно должно утратить силу. Не сомневаясь, что как только я открою глаза, окружение тут же померкнет и превратится в безжалостную черноту, а над ухом обязательно прозвучит каркающий смех – я жмурилась так сильно, что глаза стало жечь от усилий.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты моя галлюцинация, – скривилась я. По щекам катились жгучие слезы. – Не мучай меня. Исчезай быстрее.

– Дашенька, посмотри на меня, – лицо опалило теплым дыханием. – Посмотри и убедись, что ты не права.

– Нет, – отчаянно замотала головой я. Даже физическая боль отступила на второй план. Такого страха, который ощущался сейчас, я не испытывала ни разу в жизни. – Ты ненастоящий.

– Я настоящий. Я здесь. С тобой. Открой глаза, детка.

– Нет.

– Ты нужна мне.

– Это неправда! Зачем ты так мучаешь меня? Мне больно!

– Милая, открой глаза. Будь со мной. Верь мне, Даша. – Он стал поглаживать мое лицо, стирая слезы со щек. – Я настоящий.

– Нет, – из последних сил упрямилась я.

Если признать и поверить, что это все настоящее, а потом открыть глаза и убедиться в обратном, то я не смогу выдержать жгучего разочарования. Только не в этот раз. Больше нет. Но соблазн поддаться шепоту Яна был так велик! Господи, если бы он только знал, как я хотела верить в то, что сейчас слышала! Но…

То, что он говорил, было невозможным. Просто потому, что мертвец не мог быть живым. А я умерла. Сколько раз за последний год? Наверное, даже сейчас я не смогла бы назвать точную цифру, спроси меня кто о ней, но уверенности в том, что совсем недавно я скользнула за грань жизни и застряла там, было не занимать. Я до сих пор помнила ощущение стали в своем животе, когда Адиса рукой Яна провернул кинжал. До сих пор помнила, как острый обломок лобового стекла впился мне в шею, вырывая из глотки булькающие предсмертные звуки. Я даже ощущала холодное касание смерти на своем затылке, словно клеймо. И оно твердило, что жизнь для меня невозможна.

Человек не способен воскресать из мертвых. Если одиночное чудо еще можно было принять и взять на веру, то многократное автоматически превращалось в фарс и ловушку. Такие, как я – недостойны чудес.