Карен Монинг - В огненном плену

Мы продолжаем спускаться, на полмили или даже больше. Я ощущаю над собой тонны земли и вздрагиваю. Я всегда ненавидела подземелья, но после того, как я оказалась погребенной в логове Мэллиса под Бурреном, эта неприязнь усилилась почти до клаустрофобии. Мне с трудом удается дышать.

Когда лифт начинает замедлять свой ход, Риодан говорит:

— Не выходите, пока не выйду я. Затем следуйте за мной, все время держась позади.

Кабинка останавливается, и двери с шипением открываются.

Я выхожу в темный тихий коридор, следуя за его широкой спиной. Воздух тут пронзительно холодный.

Здесь так темно, что я инстинктивно открываю свои ши -видящие чувства, чтобы отыскать уникальную частоту Теней (этот трюк я отработала за последний месяц, когда обнаружила у доков корабль, где устроили лежку несколько опустошающих Невидимых), и мой череп тут же взрывается от боли.

Я падаю на колени, обхватывая голову руками, и кричу.

Подобной боли я не испытывала с тех пор, как отправилась на встречу с Кристианом в Тринити-колледж. Тогда я прошла несколько кварталов, прежде чем «Синсар Дабх» превратила меня в сокрушенную навеянной агонией, воющую и пускающую слюни кучку в канаве на Темпл Бар.

В мой мозг впиваются шипы. Желудок сжимается, позвоночник становится раскаленным прутом, пронзающим тело.

Боль заполняет меня до тех пор, пока я не превращаюсь в единый, огромный, открытый нерв, который протаскивают по раскаленным углям, нарезают, замораживают и снова раскаляют.

Бэрронс подхватывает меня, и его руки — надежное убежище.

— Мак, какого черта? — рычит он. — Что происходит?

Мда, мы определенно не занимаемся сексом, значит, я умираю. Он назвал меня Мак.

— Музыка, — скриплю я сквозь сжатые зубы. — Эта… проклятая… музыка!

— Ты слышишь здесь музыку? — изумленно спрашивает Танцор.

Я в ответ могу разве что всхлипнуть.

Отдаленно, сквозь боль, я осознаю́, что Бэрронс несет меня обратно в лифт.

— Сделай фотографию этого, — говорит Риодан Танцору.

— У меня уже есть десяток, из других мест.

— Когда я говорю тебе что-то сделать, не думай. Не говори. Не дыши.

— Реальность на связи, чувак. Чтобы сделать фотографию, нужно думать и дышать. Иначе у меня могут появиться снимки…

— Просто выполняй, мать твою.

— …волос в твоем носу, или в моем, или…

— У тебя даже носа не останется, если ты не заткнешься.

Я слышу, как щелкает камера мобильного телефона.

Что бы там ни было, я хочу сама это увидеть. Я не для того проделала этот отвратный путь под землю и пережила такую боль, чтобы уйти, не разглядев хорошенько то, что является нашей новой проблемой. Я поднимаю пульсирующую голову с груди Бэрронса и смотрю назад, в темноту.

За дверью светит широкий луч мощного фонаря, который Риодан держит в руках. Мои преследователи начали появляться в коридоре.

А чуть дальше, в зале, я вижу низко висящий в воздухе черный шар. Не потому, что его освещает фонарь Риодана, а потому, что луч освещает все, кроме этой круглой области, зависшей в воздухе.

Один из Невидимых телепортируется слишком близко от нее и, отходя, чтобы дать место другим прибывающим, нечаянно задевает черную сферу.

В тот же миг, когда призрак ее касается, он искажается, становится длинным и тонким клочком черной мантии и костей и кричит с таким ужасом, что мою кожу покрывают мурашки. Его капюшон невероятно удлиняется, и я замечаю что-то блестящее, металлическое в том месте, где предполагала увидеть лицо.

Черная сфера проглатывает Невидимого целиком. Что невозможно, учитывая то, что сфера не обладает и двадцатой долей его объема.

Мои гули толкаются и мечутся в панике. Каждого, кто задевает сферу, постигает та же судьба: он вытягивается в длину, истончается и исчезает. Вопли Невидимых оглушают, они куда хуже жуткого чириканья. Некоторые телепортируются наружу. Некоторые замирают на месте.

Дверь лифта закрывается.

— Теперь ты понимаешь? — спрашивает Танцор.

Я бы покачала головой, если бы не боялась, что она взорвется. Поэтому я смотрю на него затуманенными от боли глазами и шепчу:

— Нет.

— Когда Король Белого Инея выгрыз из нашего мира куски определенной частоты, он создал космический дефицит. Сама ткань вселенной начала расползаться. Было бы достаточно и этой проблемы, но вдобавок везде, где он кормился, Король также избавлялся от чего-то, словно переевший падальщик, отрыгивающий лишние кости. То, что исторг из себя Король, обладает астрономически сжатой плотностью и массой. — Танцор делает паузу.

И когда над моей головой в тот же миг не загорается лампочка озарения, добавляет с подчеркнутым терпением:

— Оно. Искажает. Пространство-время.

— Ты хочешь сказать, что я только что видела черную дыру? — выдавливаю я из себя.

Чем дальше мы от сферы, тем слабее моя боль.

— У меня нет возможности провести нужные мне тесты, — говорит Танцор. — Не вдаваясь в предположения, могу лишь отметить следующие факты: вначале сферы были не больше булавочного укола; они обладают определенными характеристиками черных дыр, вбирают все, что с ними контактирует, и растут. Та, которую мы только что наблюдали, пока что самая большая из всех, виденных мною в других местах.

— Это место было заморожено первым, — произносит Риодан.

— Ты ничего мне об этом не рассказывал, — возмущенно ворчу я, обращаясь к Бэрронсу.

Он бросает на меня сухой взгляд, который говорит: «Кто я такой, чтобы прерывать твою печаль? Ты могла бы решиться на действие, а тебе это не свойственно».

Я морщу нос и не удостаиваю его ответом.

— Я не знал, что одна из сфер находится у тебя в клубе, — замечает Танцор. — Я думал, что право первородства принадлежит той, что снаружи. Чувак, «Честерс» скоро проглотят изнутри!

— Чувакни еще раз, и ты покойник.

Остаток пути наверх мы преодолеваем в молчании.

Король Невидимых устраивается в том, что могло бы сойти за огромное кресло красного бархата, стоящее в месте, лишь отдаленно напоминающем театральный зал, перед сценой настолько огромной, что ее края устремляются в темные ночные небеса с россыпью звезд. Слева мерцает Млечный Путь. Справа туманность раскрашивает небо во все цвета радуги.

Король подпирает голову тем, что заменяет ему руку, и мрачно размышляет.

Его женщина не сохранила ни единого воспоминания о нем.

Она знает его только как величайшего врага Светлой Королевы и уверена, что раз уж Невидимый Принц не сумел ее убить, то сам Король решил закончить начатое.

Он приводит ее в ужас, который она пытается скрыть, бросая ему вызов.

Видеть, как возлюбленная взирает на тебя с ужасом… Король не может отыскать слова. Ни разбившись на дюжину людей, как он вынужден был делать, чтобы шагать среди крошечных, странных, абсурдно целеустремленных существ со столь пустячными возможностями, ни будучи богом.