Долли Нейл - Я тебе не верю!

— Белое… или красное. Все равно. Выбор за вами. — Она была взволнована и запиналась.

Элизабет могла сколько угодно пенять на себя, за то, что позволила ему получить столь большую власть над ее чувствами, но, тем не менее, ничего не могла с этим поделать. Каждый нерв у нее был натянут как струна, а дрожь возбуждения, которая прокатывалась по спине, и гулкие удары сердца предательски выдавали желания ее тела.

Удивительно, но вопреки ее душевному состоянию, мясное суфле вышло отличным, так же как и гарнир из овощей. Вино, которое выбрал Филипп, было густым, ароматным и крепким, и хотя на десерт был только слоеный фруктовый пудинг, он оказался превосходным на вкус.

Элизабет была рада, что накануне сходила в магазин. Филипп вел свое домашнее хозяйство в одиночку и потому наверняка мог оценить ее кулинарные способности. Да и она выглядела организованной, деятельной и к тому же независимой. Похоже, все подтверждает ее имидж преуспевающей деловой женщины.

— Разве я мог знать, что ты божественно готовишь? — заметил Филипп бархатным голосом, когда она собиралась положить ему, по его просьбе, еще одну порцию пудинга.

— Разумеется, не могли.

— Но должен был догадаться. — Он оглядел ее критически. — Возможно, здесь применима старая пословица насчет того, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

— Думаю, здесь ошибка по части анатомии, — сказала она ехидно. — Насколько мне известно, устремления большинства мужчин направлены несколько ниже.

— Я шокирован! — Он расхохотался. В его глазах играли озорные искры, когда он смотрел на ее раскрасневшееся лицо.

— Вот в этом я сомневаюсь, — произнесла она с усмешкой. — Мне кажется, что ничто не может вас шокировать, господин Филипп де Сернэ. — Должно быть, это вино сделало меня такой болтливой, подумала она секунду спустя, отводя взгляд от его веселых глаз и допивая остатки из своего бокала.

— В этом вы правы. — Мрачная тень легла на его лицо, придав ему какое-то странное выражение. — Будет ли правильно сказать… не могу найти нужного слова… нешокируемый? Можно ли сказать так по-английски?

— Вы уже сказали. — Элизабет улыбнулась ему, но не получила ответной улыбки. Вместо этого он подался вперед, взял ее за руки и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Я хочу кое-что рассказать тебе, Элизабет, — произнес Филипп решительно. — Это поможет тебе понять, что я за человек, и принять то, с чем ты пока не можешь согласиться.

— Не думаю…

Он остановил ее, приложив палец к губам.

— Пожалуйста… Ты сестра Джулии и теперь член моей семьи, нравится тебе это или нет. Разве антагонизм между нами принесет пользу нашему будущему племяннику или племяннице?

Антагонизм? — подумала она с усмешкой. Какой же это антагонизм, если она тает при одном его прикосновении? Ей хотелось бы, чтобы это был только антагонизм, — с ним бы она справилась. Но физическое влечение, которое мгновенно просыпается всякий раз, когда она видит его, нечто гораздо более опасное.

— Когда я был моложе — гораздо моложе, — добавил он с кривой усмешкой, — я был помолвлен и собирался жениться. — Элизабет заставила себя оставаться абсолютно спокойной. — Девушка, о которой идет речь, была моего возраста. Я встретил ее на первом курсе университета, и с тех пор мы были постоянно вместе.

— Постоянно? — спросила она осторожно.

Филипп отпустил ее руки и встал, повернувшись к ней спиной и глядя через окно на силуэты высотных зданий.

— Фигурально говоря, — пояснил он неохотно. — Клэр придерживалась свободных взглядов, но, не сговариваясь специально, мы оба решили не иметь партнеров на стороне.

Это не имеет никакого значения, твердила она себе. Он — никто для нее, разве не так? Она даже не понимает, почему он рассказывает ей все это.

— Мы получили университетские дипломы в один и тот же день, нашли квартиру и на деньги, которые одолжили нам наши родители, начали собственный бизнес — открыли маленькое бистро. Дела пошли хорошо, и через пару месяцев мы назначили дату свадьбы — на начало ноября, когда происходит сезонный спад в бизнесе. А тринадцатого октября ее нашли мертвой на одной из улиц района, известного как пристанище наркоманов.

— Наркотики?! — Элизабет застыла в ужасе.

— Вероятно, она начала еще в университете, — сказал он вяло, безо всяких эмоций. — Полиция обнаружила, что она перешла на героин лишь за несколько недель до смерти. То обстоятельство, что наш бизнес пошел в гору, дало ей возможность попробовать более дорогое зелье. Ее родители были убиты горем. Клэр была у них единственным ребенком, и, как водится в подобных случаях, они во всем винили меня. Они не могли поверить, что я не знал о ее пристрастии.

— Но… — Элизабет внезапно остановилась. — Разве не было каких-нибудь признаков?

— Я не замечал ничего подозрительного. Горькая ирония заключалась в том, что виной всему оказался наш лучший друг — человек, вместе с которым я учился в университете и которого почитал как брата. А потом выяснилось, что он уже давно продает наркотики. Он во всем признался полиции, после того как его взяли по другому делу. Вроде бы случайно он продал Клэр смесь героина с какими-то добавками. Эта смесь погубила еще пять человек. Но дело в том… — наконец он повернулся к ней лицом. — Я знал их обоих три года, жил с Клэр пять месяцев, и все же не знал о них самого главного. Ты не можешь представить себе, какое чувство я испытал.

Представляю, подумала она с горечью. Еще как представляю!

— Итак, теперь я завершил свое покаяние. Угрызения совести, чувство вины — с этим покончено. — На секунду маска хладнокровия соскользнула, и Элизабет увидела, сколько боли было в его глазах. — После случившегося я решил примириться с жизнью, но на моих условиях. Больше никаких сильных чувств, никаких обязательств, никакого доверия. Я перепробовал все эти вещи и увидел, что в них мало прока. Поэтому решил, что ничего не буду ожидать от других и ничего не буду никому обещать. Если бы я взял это за правило с самого начала, жизнь не обернулась бы ко мне трагической стороной.

— И это действовало? — спросила она мягко.

— Да. — Филипп посмотрел прямо на нее. — До последнего времени.

Он имеет в виду Мирей! Потрясение от того, что он ей рассказал, горечь пережитого, промелькнувшая в его глазах, вселило в нее стремление утешить его, сказать ему, что она понимает его чувства, но мысль о другой женщине обдала ее сердце холодом и отшибла всякое желание говорить добрые слова.

Он дал ей понять, что сделал трудное и болезненное признание, поведав о своей личной драме ради улучшения их родственных отношений и, в конечном счете, ради Джулии и ее ребенка. Это все. Больше за признанием ничего не стоит. Острое сексуальное влечение, которое возникло между ними, он мог контролировать, а стало быть, оно для него служило лишь источником краткого плотского удовольствия. Теперь было совершенно ясно, какой образ жизни он ведет, и какими принципами руководствуется.