Оксана Алексеева - На моей планете сегодня дождливо [СИ]

— Если они вышибут окно, я вышибу отсюда всех! — говорит он почти серьезно.

Подхватываю:

— Лучше не так! Тот, кто вышибет окно, будет ночевать в зале!

— Точно. Или нет, все будем ночевать в зале. На полу. Без окна. Сколько там сейчас на улице?

Мне нравится его настроение — он редко бывает таким открытым, расслабленным, как сегодня. Говорю тише, сейчас очень хорошая атмосфера для такого разговора:

— Ром, а почему ты больше не ночуешь у меня?

Демонстрирует преувеличенную иронию, но старается говорить почти строго, как с непослушным ребенком:

— Потому что тебе это больше не нужно. И не спорь со специалистом, не получится.

— Но тебе же нравилось жить у меня! — впадаю в какой-то азарт.

— С чего ты взяла? Я кое-как терпел! — вся его строгость сгорает под натиском веселья.

— Ты не из тех, кто стал бы терпеть! Или из тех?

Смеется, запрокидывая голову:

— Я просто хорошо воспитан! Не злоупотребляй этим, Кира.

— Да врешь ты все! Ты даже «Кира» произносишь не так, как другие.

— Ну и бред ты несешь, — пытается изобразить изумление. — Что это за имя вообще? Что-то из сельского хозяйства?

— Тебе нравится мое имя! — вкладываю в слова все свое возмущение.

— Глупости какие! Я до тебя вообще не знал, что такое имя существует!

Какой же он сегодня! Ащ-щ! Прямо провоцирует настаивать на своем:

— Поехали сегодня ко мне? А они тут все пусть в зале… на полу.

— Зачем? — он смеется, понимает, что я собираюсь напирать.

— Я… сделаю тебе массаж, — говорю первое, что приходит в голову.

— Да не хочу я твой массаж!

— Тогда поспишь рядом, — подмигиваю. Он знает, что только это мне от него и нужно.

— Я, пожалуй, откажусь.

— Зануда!

— Сельскохозяйственный инвентарь!

Не могу больше себе сопротивляться! Да что ж он такой неподатливый-то? Тянусь за бокалом с вином, отпиваю глоток, а остальное выливаю на его рубашку с не очень-то искренним: «Упс!».

Рома от шока вскакивает, такого он от меня совсем не ожидал. Качает головой, собирается что-то сказать, а потом просто машет рукой и уходит переодеваться в свою комнату, выжидаю минуту и ныряю вслед за ним. Он уже надел другую рубашку и быстро застегивает пуговицы, глядя на меня теперь куда серьезнее, чем недавно. Даже глаза прищурил. Наверное, понимает, что сегодня от меня отбиваться будет сложно.

Подхожу. Если я его сама поцелую, то он не выдержит — уж в этом я даже не сомневаюсь! Но Рома останавливает меня в шаге, наклоняется, удерживает расстояние между нами, положив мне руки на плечи:

— Что ты делаешь, Кира?

— Целоваться лезу! Совсем, что ли, слепой? Это ж очевидно!

— Зачем?

— Потому что я хочу целоваться! Убери уже руки и покорись мне, смерд!

Но теперь ему не смешно.

— Кира, что вообще происходит? — он ищет в моих глазах ответ, потом говорит совсем тихо: — Ты сведешь меня с ума, если не объяснишь.

Азарт куда-то пропадает, даже становится немного тоскливо. Отхожу от него сама и сажусь на кровать.

— Я не знаю, Ром. Наверное, мне все же легче с тобой, чем без тебя. Ты до сих пор моя зона комфорта.

Он опускает голову, думает, потом садится рядом:

— Это привычка. Пройдет. Не зацикливайся.

— Не могу. Наверное, я уже зациклилась.

Тяжело вздыхает. Мы смотрим в противоположную стену, касаясь друг друга лишь локтями:

— Давай, Кира, как на духу — просто выкладывай все, что чувствуешь. Я помогу разобраться.

С кем же еще быть честной, если не с ним?

— Мне легко, только когда ты рядом. И даже когда рядом — всегда недостаточно рядом. Я весь день думаю, чем ты занят. Я… готова снова свалиться в овраг, лишь бы привлечь твое внимание. Мне не хочется, чтобы ты ездил к своей девушке. У меня нет аппетита, если ты не сидишь напротив. Я постоянно жду, что ты позвонишь, мне это уже даже во сне снится…

Неожиданно слышу его смех.

— Что? — недоуменно смотрю на него. Он опустил лицо в ладони, а плечи трясутся. Какая-то неожиданная реакция. Разве психиатры так себя ведут при своих пациентах? — Ром, ну что?!

Выпрямляется, не скрывая улыбки:

— Это уже совсем не то, от чего мы тебя лечили! Боюсь, все намного, намного хуже. Кир, это больше похоже на… влюбленность. Слыхала о таком научном термине?

— Влюбленность? — куда-то его не туда занесло. — Не-ет! Совсем не похоже.

— Да, наверное, не похоже… Ну, тогда я пошел.

Хватаю его за руку, судорожно, не даю встать. Отпускаю, только убедившись, что он останется на месте.

— Подожди! — он поворачивается ко мне, смеется открыто. — Ром, ну не надо так! А разве мы не можем с тобой просто общаться, не давая этому какое-то "научное" определение?

— А мы, вроде бы, и общаемся. В чем проблема-то?

Ну вот так общаться, на таком расстоянии я совсем не согласна! Мне нужно что-то поконкретнее!

— А целоваться? — вместо ответа он неожиданно складывается пополам от хохота, но меня это с мысли не собьет. — Иногда только! И спать обнимку, а? И еще, пожалуйста, перевези ко мне свои вещи. У тебя ужасная квартира! Тут так просторно, безлюдно… — в доказательство моим словам из зала раздается оглушительное улюлюканье — наверное, выбили главного фаворита. — И Барсюля по тебе очень скучает.

Он кое-как успокаивается, берет меня за руку, снова смеется, качает головой.

— Я не знаю, Кира, я теперь всерьез не знаю, что делать, — поворачивается ко мне. Потом все-таки не удерживается, поднимает руку и проводит по моим волосам. Давит на затылок, прижимая к себе. Его сердце так сильно стучит, что мое начинает стучать в ответ. Перестукиваются там друг с другом, все отлично.

Боюсь что-то произнести, чтобы не испортить момент. Просто наслаждаюсь тем, что он наконец-то так близко.

Он говорит сам:

— Ты нравишься мне, Кира. Даже имя твое дурацкое нравится. Даже собака твоя… надоедливая…

Задыхаюсь. Я выбила из него признание! Чего ждать дальше? Падающих с неба лягушек или кровавых рек? Что там дальше идет по списку, перед самим апокалипсисом? Но Рома заканчивает мысль ненужным:

— Но давай договоримся так — сначала ты в себе разберешься, а потом еще раз поговорим. Я думаю, что в тот момент обязательно будет идти дождь, по традиции, так сказать.

Мотаю головой, отрицательно мычу, даже не знаю, с чем конкретно не согласна. Но он почему-то очень рад, я это чувствую. Рад, будто больше не считает себя ночной грелкой.

Я не верю в судьбу. Я верю в переселение в чужое сознание, чтение мыслей и совсем немного в призраков. Много есть такого, во что я верю. Например, в то, что у каждого человека где-то на подкорке головного мозга есть прототип, что-то неосознаваемое до тех пор, пока не увидишь это воочию. И именно это объясняет, почему люди мгновенно в кого-то влюбляются или, наоборот, терпеть не могут. Но в какую-то предопределенность я верить отказываюсь.