Алексей Борисов - Клонированная любовь: Как две капли

— О, какой зачет! — пробормотала она. — Если б каждый раз так сдавать! Давай же дальше! — и нетерпеливо забила ногами.

Поддавшись, я вырисовал на ее пояснице «Waist» и на лодыжке — «Ankle», потом сдул с розовой пяточки песок и, замирая при каждом ее смешке, вывел «Heel».

— А как будет попка? — Ира чуточку оттопырила тугие, совершенно не прикрытые новомодными трусиками-стрингами ягодички.

Уповая на то, что она все-таки моя невеста, неуверенной рукой вырисовал «Left butt» и «Right butt» на соответствующих полусферах.

— Здорово! — хихикнула она, переворачиваясь на спину. — Я и не думала, что ты так хорошо English знаешь! Теперь давай спереди!

И я писал на мелко вздрагивающем животе «Belly», и на загорелых бедрах — «Hip», и на коленках — «Knee», и на выпирающих ребрах — «Ribs», и, когда отстранился, Ирина, глядя на меня потемневшими глазами, мяукнула:

— А что же ты у меня про желёзки забыл? — и завораживающе медленно повела ладонью под грудью, приподнимая ее и почти вываливая смуглой лавой из чашечки бра.

У меня в легкие словно ворвался самум; отползя в сторону, я написал на песке: «Tits».

— Ха! Почти по-русски! — хихикнула Ирина, и, серебристо смеясь, принялась засыпать надпись песком.

Вообще, наверное, мы мало чем отличались от других пар. Сидя в лодке, брызгали друг на друга водой (купаться я старался ее не пускать, вода была еще прохладной, а ей нельзя было простужаться). Много играли в бадминтон (я где-то читал, что спортивные нагрузки на ранних сроках беременности даже полезны, и что спортсменки из ГДР именно в такие периоды достигали своих наивысших результатов). Правда, я в этой игре был откровенно слаб — не хватало опыта. Но мы с удовольствием присоединялись к какой-нибудь волейбольной компании. Учитывая Иркин экстерьер, нас с распростертыми объятиями принимали в любую команду.

Часто я задумывался, кем же выгляжу в чужих глазах. Заботливым папочкой, престарелым донжуаном, богатым «котиком»? Впрочем, чувствовалось, что большинству случайных знакомых на подобные вопросы наплевать — люди просто отдыхали, так же, как и мы, оттягивались, ловили ускользающие мгновения счастья — и я перестал ломать себе голову. В конце концов, какая разница!

Я отдавал отчет, что такая девушка оказалась рядом со мной только ввиду, как говорится, особых обстоятельств. В противном случае видал бы я ее не чаще собственных ушей! И решил ни в коем случае не использовать фору, которую давала судьба, и не переступать определенную черту в наших отношениях. Надеюсь, она это понимала и уважала мое решение.

Хотя сама всячески демонстрировала нашу близость, причем иногда — весьма эпатажно. Ей ничего не стоило растянуться на песке, расстегнуть на спине тесемку бюстгальтера и попросить меня на виду всего пляжа сделать ей массаж. Или затеять со мной шуточную борьбу из-за пятачка песка, на который я собирался улечься и который и так готов был уступить ей по первому требованию. Если учесть, что все Иринкины пляжные доспехи состояли из трех лоскутков материи общей площадью с мою ладонь, распяленных несколькими тесемками, то можете представить, что я испытывал и как это выглядело со стороны.

Первое время я даже стеснялся смотреть на нее вблизи в таком наряде. Ее нагота лезла в глаза, куда бы я ни отворачивался, и звучала непрерывным и откровенным зовом. И в то же время в этой ее открытости и доступности было нечто необычайно целомудренное, так как проистекали они из величайшего доверия ко мне, из уверенности в том, что ей от меня нечего скрывать, и я ни за что не переступлю ту самую линию…

Как вы, наверное, заметили, я так и не избавился от юношеского пиетета по отношению к женщине, и не жалею об этом. А так как сознавал, что в ее лоне теплится и зреет новая, хрупкая жизнь, то относился к Ирине с еще большим трепетом. Сразу уступал ее причудам, лишь бы случайно не задеть, не толкнуть, проворно валился на песок от первой же подсечки, но на этом испытания мои не кончались. Обычно, «победив» и усевшись мне на грудь, Ирина «справляла триумф». То есть трепала меня за бороду и уши, целовала в нос и мяла руками плечи, выгибаясь, как пантера, схватившая свою добычу. Затем принуждала меня сесть, забиралась на плечи и заставляла катать по всему пляжу. Загоняла по грудь в реку и прыгала с моих плеч, как с трамплина. Вынырнув, плыла, отдуваясь, обратно; обхватив под водой ногами, карабкалась по мне, как по дереву, до боли сжимая коленями и закидывая икры мне на спину, целуя меня в нос и по-собачьи встряхивая густой шевелюрой.

Я уже привык к этим ее шуткам, но однажды Ира, выныривая, вдруг закинула мне на шею какую-то ленту и, притягивая мою голову к себе, зловеще шепнула: «Готовься, гризли, сейчас тебе будут делать подводный тайский массаж!» И только тут я увидел, как ее грудки двумя молочными виноградинами всплывают на поверхность воды, и понял, что закинутая мне на шею «лента» — не что иное, как ее бюстгальтер. А Иринка, схватив ртом воздух, уже нырнула и, невыносимо сладко и щекотно дразня всеми извивами своего тела, поднималась вверх по мне и выныривала в фейерверках брызг так высоко, что на мгновение меня слепили крохотные треугольнички незагорелой кожи под ее сосками, и тут же целовала взасос, крепко обхватив бока ляжками. И я, задыхаясь, бормотал ей:

— Ирина, Ирина, надо же одеться! — а она, кидая мне свою ленту-бюстгальтер, кричала:

— Ну, так одень! Приучайся, Паганель, к куртуазным манерам! — И я, захлебываясь, ловил ускользающее в водяных вихрях тело и замирал, натыкаясь пальцами на безумно нежную и невесомую в воде плоть, и под восторженные Иркины писки и взвизги пытался вправить это безумно нежное и невесомое в мокрое узилище перекрученной ткани… — Ну, что же ты не несешь меня на берег, мой могучий северный медведь? Я уже замерла! — с плутоватой мордочкой пищала моя «хищная росомаха», и я, отдуваясь, бормотал:

— Погоди, Ира, отдышаться надо! — И моя подружка вновь заливалась торжествующим смехом:

— Не хитри, гризли! Опять бес в ребро стукнул! Есть, значит, что скрывать от народа! — И мне приходилось, пятясь и опасливо поглядывая через плечо, выносить ее обратно на берег, где Ира вновь, пластаясь на песке, немедленно просила меня сделать массаж или втереть ей в спинку крем от загара…

Мы оба тщательно обходили тему ее беременности. Я был ей за это благодарен особо. Считал, что она бережет меня от напоминаний о двусмысленности моего положения.

А в остальном мы были действительно вполне обычной парой. Вполне обычной. Мне казалось, что даже разница в возрасте с каждым днем, с каждой нашей прогулкой, вылазкой на природу становилась все менее заметной.

Могло ли так продолжаться вечно? Говорят, что перемена погоды резко меняет настроение. Для горожан это довольно странно — все равно ведь они большую часть времени проводят под крышей. Но вот на тебе: то ли резкое изменение цветовой гаммы от светлой, солнечной к пасмурной, дождливой воздействует на психику, то ли повышенная влажность воздуха…