Мария Павлова - Первое танго в Париже: Привилегия для Эдисона

— Это еще надо посмотреть, как такие новшества будут восприняты широкой общественностью! — с нажимом произнес Павел, вставая наконец из кресла.

— Паша, ты же сам потихоньку пользуешься плодами этих новшеств, а людей хочешь лишить их. Не кажется ли тебе, что это не слишком великодушно? — сделала шаг вперед Маша, поигрывая медальоном.

— Надо очень хорошо еще раз все обдумать! — не сдавалась Симона, поправляя на носу приборчик, который она забыла снять. — И переубедить меня в том, что нужно очертя голову бросаться в массовое производство подобных устройств, будет чрезвычайно трудно! У нас мало данных, мы в самом начале поиска.

В лаборатории повисла тишина. Павел задумчиво постукивал пальцами по столешнице, выбивая замысловатую дробь. Симона, потирая лоб, смотрела на мелькающие на экране телевизора сцены развеселой жизни. Оба избегали смотреть друг на друга.

— Ну и что решим? — подал голос Толик, по-мужски взяв на себя руководство процессом в трудной ситуации безотносительно к степени ее научности.

— Надо повторить опыт еще раз в том же составе, — тихо и нерешительно заговорила в Симоне женщина-ученый.

Маша, вопреки ожиданиям присутствующих и своим только что высказанным гуманистическим устремлениям, подняла руку, выражая свой решительный протест, вовсе не скрывая того, что мужняя жена взяла над ней верх над борцом за сексуальное счастье всего человечества.

Павел не обозначил своего отношения к предложению.

— Павел? — обернулась к нему Симона.

— Н-ннн-у, если надо, то надо. — И Павел сел в кресло.

— Ну так что? Приготовились? — скомандовала Симона и растерянно уставилась на тумблер, который находился в положении «включено».

— Что такое? Кто включил? Толик? — Она посмотрела на супруга и выключила прибор. — Ничего не понимаю, ведь только что эффект был, а сейчас совсем ничего. Вдобавок пульт стоял включенный, а мы с Павлом ничего не ощущали! Что-то мы не учитываем, какой-то фактор! И, возможно, не один! Что-то проходит мимо нашего внимания… О-о-х! Я забыла про ваши медальоны! Маша, на тебе я вижу. А Павел? Надень, пожалуйста, свой!

Павел повиновался. И сразу же почувствовал Машино тело. Так… тревога, горячее биение сердца, томные бедра, желание… Какое сильное чувственное обострение!

Маша, глядя ему прямо в глаза, медленно подняла руку, сняла медальон и зажала его в кулаке.

— Га-га-га, — откинулся на стуле Толик, — воздух из фенечки выдули, а она работает. — Он рассмеялся, обводя окружающих могучим пальцем.

— На сегодня хватит, — вышла из положения Симона. — Надо еще раз тщательно все обдумать. Возможно, внутри медальона еще осталось достаточно микроорганизмов, и они дают о себе знать. Продолжим опыты завтра.

Маша первая поспешила к выходу, Павел двинулся следом.

По дороге к «Ковчегу» Маша, едва скрывая беспокойство, толкнула Павла в бок:

— Ну как?

— Нормально, — поежился Павел, пытаясь уйти от ответа.

Маша поджала губы и молчала до самого плавучего дома. Едва они поужинали, она удалилась в спальню. Павел поспешил за ней. Поколебавшись, Маша выдохнула:

— Паш, мне показалось или так оно и есть? Ты очарован Симоной?

— Маша, что такое есть, отрицать не стану. Только… все не совсем так… Давай перенесем разговор на завтра… И вообще, помнишь, ты вспоминала Шиллера, Джека Лондона…

— Ты ничего не понимаешь! Читать про кого-то — это одно. Это сколько угодно! А про себя я не читаю. Про себя я чувствую.

— И что же ты чувствуешь?

— А ты не понимаешь?

— Не то чтобы совсем не понимаю, но все же… ты… — мягко попытался урезонить жену Павел.

Но Маша его уже не слушала, захлопнула за собой дверь ванной комнаты и включила душ. Засыпали они, повернувшись в разные стороны. Сон у обоих в эту ночь был зыбким, тревожным…

Утром Маша продолжила попытки разобраться в происходящем:

— Итак, Павлик, я хочу поговорить о твоем вожделении к Симоне.

— Ты нелогична, Маша. Ну зачем мне вожделеть кого-то, если у меня есть ты? И, кстати, заинтересованность — еще не вожделение.

— Ах, заинтересованность… Прости. Ну хорошо. — Голос Маши стал академически сухим. — Предположим, я путаю понятия и у меня, как у женщины, нет логики! Предположим, что в этой жизни все строго, логично и только логика — путь к организации оптимального течения жизненного процесса, который и позволяет людям прожить вместе долго и счастливо. Тогда, Паша, ты у меня перспективный, талантливый, любящий муж!

— В этом нет никаких сомнений! — вздохнул, успокаиваясь, Павел и вставил в рот толстый фломастер, воображая его гаванской сигарой ручного изготовления. Он несколько раз пыхнул воображаемым дымком, со свистом втягивая воздух из канцелярской принадлежности китайского производства…

— Черт поб-бери! — вдруг выплюнул он «сигару» и рванул в сторону туалета. — Ну и гадость… эта ваша… логика… — Его губы, ставшие черными от красителя, смешно двигались, а голос сотрясал стены «Ковчега», пока не сменился плеском воды, бульканьем и фырканьем. Наконец он вышел из туалетной комнаты и уселся в кресло с явным намерением продолжить приятную тему о собственной семейной исключительности именно его, Павла, как мужа, командира, кормильца и заступника. На лице его красовались причудливые пятна, кожа вокруг губ покраснела, выдавая попытки смыть следы краски. Под носом смутно вырисовывались усики а-ля фюрер в зените славы, а ниже намечалась смазанная клиновидная бородка, как две капли воды похожая на ту, что украшала когда-то кардинала Ришелье.

— Н-ну… — промурлыкал он, не догадываясь, какое зрелище являет жене. — На чем ты закончила свою мысль?

— На том, что ты талантлив. — Маша, стараясь быть серьезной, изо всех сил сдерживала смех. — Успешен…

Подбородок Павла вскинулся вверх, лицо расплылось в улыбке, правая нога удобно улеглась на левую, руки сами собой скрестились на затылке, локти разошлись в стороны, а глаза стали мечтательно закрываться…

— Но… — Интонация Машиного голоса изменилась. — Ты ленив, медлителен именно в той мере, в какой талантлив! А происходит это потому, что сознание собственной талантливости исподволь подтачивает в тебе силу воли. Другой, совсем бесталанный, штурмовал бы высоты любого дела, пока не добился бы чего-то, а потом, снедаемый чувством страха, как бы не потерять достигнутого упорным трудом, упирался бы и упирался каждый день, пока…

— …не сдох! — подвел итог Павел, пошевеливая верхней губой и не понимая, куда клонит жена.

— Это и есть логика! — не смущаясь, закончила мужнину мысль Маша. — Теперь о сердце. Оно просто тукает. Быстро или медленно. Но в его биении заключено все.

— Маша, но ведь словами ты не можешь объяснить, почему поступаешь так, а не иначе! — начал Павел выводить свою тему, умопомрачительно двигая усиками.