Нина Милн - Бесценный приз

Он говорил негромко, с хрипотцой, и от его голоса у Оливии кружилась голова. Плотнее прижавшись к нему, она убедилась в том, что он тоже не остался равнодушен к их близости.

— Ты уверен, что имеешь в виду именно барабан? — прошептала она.

— Прекрасный вопрос, Оливия… А тебе сейчас чего больше хочется?

Когда нечто твердое уперлось ей в поясницу, она тяжело вздохнула. Пора спускаться с небес на землю. Они ведь договорились преодолеть влечение, так чем же сейчас занимается Адам? Наверное, так на него действует музыка регги… Кому-то придется сохранять голову на плечах. Скорее всего, ей.

— Барабаны, — хрипло ответила она. — Мы ведь сейчас о них говорим?

— Как скажешь, сладкая. — Он погладил ее по предплечьям, и все ее мысли сразу куда-то улетучились. — Значит, твоим пальчикам сейчас придется потрудиться.

— Вот что нужно делать, чтобы получился ритм. — Он ткнулся носом ей в щеку; их тела буквально сливались. «Вернись на землю! Сосредоточься!»

Сару подал знак, и «Элвис» взял первый аккорд.

— Слушай его, Оливия, — шептал Адам. — Не теряй ритма. Растворись в нем.

На секунду она прижалась к нему, и вдруг с ней что-то произошло. Она закрыла глаза и позволила себе отдаться ритму; ее поддерживали сильные руки Адама. Он двигался с ней в унисон; голова Оливии закружилась еще сильнее. Наконец «Элвис» исполнил припев в последний раз. Отзвуки его голоса отдавались от стен полутемного бара.

Послышались аплодисменты, и Оливия открыла глаза. Неожиданно для себя она поняла, что широко улыбается.

— Просто чудо, — прошептала она. Случившееся в самом деле было чудом. Радуясь близости Адама, она сделала что-то совершенно ей не свойственное.

— С этим ничто не сравнится, — согласился Адам.

Сару соскочил со сцены; они продолжали сидеть, прижавшись друг к другу. Оливии показалось, что они сидят так целую вечность. Наконец Адам выпустил ее и встал. Оливию слегка передернуло. От холода, уверяла она себя. От холода, а не от сожаления — ведь это нелепо.

Сердце по-прежнему билось учащенно, голова еще кружилась, как ей хотелось, чтобы их физическая близость не прерывалась! Не позволяя себе думать о дальнейшем, она встала и развернулась к нему, обхватила его руками за талию, привстала на цыпочки и прильнула к нему всем телом.

Адам заглянул в ее глаза. Она слегка разомкнула розовые губы… Устоять невозможно! Один-единственный поцелуй — это он может себе позволить. После того как она была так близко, когда они вместе растворились в музыке, — едва ли поцелуй будет слишком большой наградой.

— Знаешь, Адам… Сейчас я не отступлю.

Поцелуй — это одно; но Оливии явно нужно большее… Ура!

Каким-то чудом ему удалось справиться с собой, хотя очень хотелось схватить ее на руки, бегом вернуться в отель и уложить в постель. До того, как она передумает.

— Проклятье… — хрипло прошептал он.

Уже два раза их вот так уносило, и оба раза Оливия первая приходила в себя. Для такого поведения наверняка есть причины.

Если она готова сдаться сейчас, для нее происходящее очень важно. Но осложнения ни к чему ни ему, ни ей. Оливия очень уязвима и потому недоступна. Собрав всю свою силу воли, он мягко отстранился и расцепил ее руки:

— Оливия, это невозможно.

— Почему? — Она облизнула губы кончиком языка, ненадолго отвела взгляд в сторону, но потом снова посмотрела ему в лицо. — Я ведь вижу, ты хочешь того же самого.

— Не спорю. — При мысли о том, что его возбуждение снова ни к чему не приведет, ему стало не по себе. — Но мы договорились. Не будет взрыва — не придется собирать осколки. Ей-богу, сейчас мне больше всего хочется уложить тебя в постель. Но это неудачная мысль. Для нас обоих.

Он не имеет права поддерживать ее безумный порыв. С Оливией нельзя ограничиться страстным сексом, ужинами в дорогих ресторанах и украшениями. А большего он не хочет, потому что больше ничего не может ей предложить. Оливия прикусила губу, в ее глазах мелькнула боль. Потом она тряхнула головой и вырвалась.

— Дурацкое положение, — сказала она наконец, делано усмехнувшись.

— Вовсе не дурацкое, — возразил он. — Тебе нечего стыдиться, клянусь! Ну, пошли. Мы с тобой заслужили пиво, а после твоего блестящего исполнения многие завсегдатаи захотят нас угостить. Ну же, Оливия! Давай развлекаться.

На мгновение она замялась, а потом едва заметно кивнула. Они спустились со сцены и вернулись за столик; их уже ждали запотевшие бокалы с холодным пивом. Адам надеялся, что они сумеют остыть. Все его тело негодовало; он чувствовал себя обманутым.

— Твое здоровье. — Он поднял бокал. — За твое первое выступление на публике!

Они чокнулись.

— Скорее всего, и последнее.

— Почему?

— Как-то не представляю, что буду играть на барабанах, когда вернусь домой, — почти с сожалением ответила Оливия, хмурясь и отпивая еще глоток. — Хотя… наверное, я куплю диск. Как называется то, что сейчас звучит? На регги не похоже.

— Калипсо, — ответил Адам. — Афрокарибский стиль, голос народа. В прошлом тексты калипсо носили политический и злободневный характер. — Ему стало не по себе. Он говорил так высокопарно, как будто читал лекцию. Он вздохнул с облегчением, увидев, что к ним приближается Сару и несет еще пива.

— Вот, пожалуйста. За счет заведения. Оливия, ты замечательно выступила.

— Спасибо, Сару. Мне самой ужасно понравилось.

— На здоровье. Сейчас принесу вам еду. Карри с говядиной. Очень вкусно.

Как только он ушел, за их столиком повисло молчание. Адам ломал голову, подыскивая удобную тему для разговора, и барабанил пальцами по столешнице, а Оливия притопывала ногой по деревянному полу.

Осушив первый бокал, она придвинула к себе второй.

— Я кое-что придумала! Просто, чтобы заполнить пустоту в разговоре.

— Выкладывай!

— Давай сыграем в двадцать вопросов.

Ну и ну! Неужели до этого дошло? С девушками ему больше нравились игры в спальне. «Да, но Оливия — не твоя девушка. К тому же на спальню ты сам наложил запрет. Вот идиот!»

— Давай.

— Хорошо. Я первая! — Оливия задумалась, наморщив нос. — Какой твой любимый цвет?

Адам хмыкнул. «Смелее! Ничего сложного здесь нет, и не обязательно отвечать правду».

— Синий.

— Точно?

— Угу.

— Какой оттенок синего? Темно-синий? Ярко-синий? Бирюзовый? Цвет морской волны? Голубой?

— Хватит, хватит, я понял. Кстати, это уже дополнительный вопрос. Темно-синий.

Оливия покачала головой:

— Скучно, Мастерсон. Ты просто зануда!

Адам не припоминал случая, чтобы женщина называла его занудой.

— Твоя очередь, — сказала она.

— Где ты живешь?

Трудно поверить, что он этого не знает, но он не знал.

— В Бате. Мне там нравится. Переехала туда несколько лет назад; замечательный город. У него славное прошлое, а еще там роскошные магазины.